— Как решили с буксировкой, Петр Васильевич?
— Может, Апраксина? — предложил Мухин.
— Можно и его, но он, как мне кажется, одиночка. Не организатор. У него нет организаторских способностей…
— Пожалуй, так…
— А вы бы не согласились занять этот пост? Вы на этом месте принесете пользы больше, чем Апраксин.
Мухин задумался: ему было приятно сравнение с асом Апраксиным, который мог и блоху подковать.
— Вы ведь понимаете, что это не приказ, — продолжал Росанов, — если не понравится, вы свободны. Как?
Мухин думал, сдвинув свои белесые брови.
Росанов добавил ни к селу ни к городу:
— Наше дело общее.
И это показалось Мухину самым убедительным. Он кивнул.
— Спасибо, — искренне поблагодарил его Росанов.
Он подумал, что Мухин занял этот пост не из-за десяти процентов надбавки, а из самых высоких побуждений. И потому будет работать не за страх, а за совесть.
— Так это, выходит, Строгов устроил вынужденную, — сказал Мухин.
Росанов скромно улыбнулся.
— А ведь, — Мухин покрутил головой, — всех учит жить.
— Апраксин! — позвал Росанов проходящего мимо техника — тот остановился и поставил ящик с инструментом.
— Слушаю.
— Володя, предыдущая смена никак не могла отвернуть пробку термопатрона. Они уж и грани запиливали, и ручными тисочками подлезали — все напрасно. А в кафе, я видел, сидит начальник той смены, кофе пьет. Не положить ли ему на стол эту пробку?
— Попробую.
— Что с Лучкиным?
— Пришел. Переодевается. — Апраксин умел не высказываться.
И тут появился Лучкин.
На чей-то вкус он мог бы показаться красивым мальчиком: ходил грудкой вперед, глядел смело и насмешливо. («У него был тонкий ироничный ум».) Он был, похоже, неплохим мальчиком, добреньким, но избалованным. Лучкин любил красивые вещи и в угоду красоте терпел порой неудобства, как модница. У него, к примеру, был кожаный портсигар под пачку «Примы», и он курил «Приму» из-за того, что таких красивых портсигаров под другие сигареты не существовало в продаже. Он вытаскивал портсигар с нежностью. Его пальцы чуть ли не ласкали кожу. И Росанов, глянув на его руки с грязными ногтями, вспомнил ни с того ни с сего чьи-то стихи: «Целует клавиши прелестная рука».
Не успел он и рта раскрыть, как Лучкин опередил его.
— Виктор Иванович, мне с вами надо поговорить по очень серьезному личному вопросу. Зная, что вы человек битый и грамотный… И на Севере бывали… И все такое… И понимаете…
— Что стряслось? — Росанов почувствовал опасность поддаться на явную лесть.
«Выгнать его к черту! — подумал он. — Его и Строгова. Похоже, что этот красавец под мухой».
Прошли в вагончик, уселись на лавки.
Лучкин нахмурился (он уже не выглядел этаким насмешливым молодцом) и вдруг схватился за голову. Наверное, вопрос и в самом деле был серьезным. Наверное, он уже расхотел говорить, понимая, что начальник не такой и грамотный и битый. Но ведь все равно придется объяснять причину опоздания.
Лучкин наклонил голову, словно заснул, потом тряхнул кудрями, будто просыпаясь, и уставился на Росанова желтыми отчаянными глазами. Куда только девались его насмешливость и смелость!
— Как бы вы поступили, — начал он страстно, как в пьесе, — как бы вы… — и замолк.
— Дай закурить, — попросил Росанов, чтобы как-то скрыть нарастающее раздражение: время-то идет.
Лучкин вытащил портсигар с «Примой». («Целует клавиши прелестная рука» — цитата.)
— Спасибо, — сказал Росанов.
— Что бы вы стали делать в такой обстановке? Вот человек. У него двадцать первого свадьба… Могут ему помешать?
— Зачем? — пожал плечами Росанов. — Пусть себе женится, коли охота. — Он был разочарован.
— Нет, не так. У него уже есть сынишка четырех месяцев.
— Не от невесты, разумеется? — заинтересовался Росанов.
— Естественно, не от нее.
— Веселенькое положеньице!
— Чего ж здесь веселенького? — надулся Лучкин, понимая слова в их буквальном значении. — «Веселенькое»! — повторил он и покрутил головой. — «Веселенькое»! Ха-ха! — Он поглядел на Росанова с ненавистью.
— А ты уверен, что ребенок твой? Может, от другого? — спросил Росанов.
— Я с ней и был-то всего раза два. А потом какая-то экспертиза, какие-то «плюсы» и «минусы»… Я в этих «плюсах-минусах» ничего не соображаю. Вот этими «плюсами» они и определили, что отец ребенка я. Мамаша его подает на суд. Суд завтра. Что они могут мне присудить?
— Честно говоря, не ведаю. Я законов этих не читал. Но знаю, у нас закон всегда на страже интересов матери и ребенка…