Мишкин слегка поморщился, удивляясь наивности своего бывшего шефа, и снисходительно кивнул.
— Как семья? — спросил Чикаев.
— Неплохо.
Разговор ни о чем так ничем и закончился.
«А мне — занимайся устранением последствий», — подумал Чикаев, снова загораясь гневом на подлеца Мишкина, когда тот откланялся.
Кстати сказать, и выдвижение Линева он рассматривал не иначе как «последствия дела Мишкина».
Во время одного из своих рейдов по задворкам аэродрома, секретность которых уже давно сделалась предметом анекдотов, одна мойщица пожаловалась, что Николай Иванович не захотел разобрать ее жалобы на мужа-шофера. Чикаев и сам не сумел бы разобраться в этом щекотливом деле (шофер загулял с дежурной по перрону), однако рассердился на Линева, так как вообще был на него давно сердит, и сказал:
— Напишите жалобу.
Он понимал, что это дело вряд ли должно составлять предмет заботы парторга, но ничего не мог с собою поделать: не мог он простить Линеву и вынужденной, и нежелания помочь в трудную минуту, когда все валилось из рук, и неверия в реорганизацию.
Перспектива писания жалобы на начальство привела обманутую женщину в крайнее замешательство. Она отмахнулась и сказала:
— Самой же потом будет худо. Я ведь его просила просто припугнуть моего. Да и ее тоже. Они б послушались и перестали бы гулять.
Этот очень интересный разговор происходил в помещении комплектовки, у стеллажей с инструментом и запчастями, и присутствующий тут комплектовщик, немолодой, но еще бойкий, весело глянув на крепенькую мойщицу, сказал рассудительно:
— Кляузы, конечно, писать нехорошо. Доносчику первый кнут. Но зазнался он чего-то, Николай Иванович то есть. Был человек как человек, а теперь ему «здравствуйте», а он и рыло воротит, как будто сам не простых свиней.
Чикаев осмотрел стеллажи.
— Где манометры?
— А вон! Ходит, нос задравши. Другие, — комплектовщик, глядя на мойщицу, тряхнул головой в сторону Чикаева, — разве хуже?
— Где комплект инструмента для замены колес на шестьдесят вторую машину?
— За перегородкой.
— Вижу.
— Разве они хуже?
— Нет, не хуже, — заверила мойщица.
— А всегда поздороваются, выслушают, чего-то скажут.
— А где же ключ для затяжки?
— Там же.
— Нету.
— И правда нету! Это Лысенко, Академик хренов, его куда-то засунул.
— Составьте, пожалуйста, список должников и подайте начальнику смены. Из-за такой мелочи может произойти задержка вылета.
— А я сейчас тряхну Академика… Так вот, — продолжал комплектовщик, — другие не хуже, а выслушают, посоветуют и, если ничего и не сделают, так хоть поговорят — не рычат то есть.
Проверив наборы инструмента и приспособлений, Чикаев вышел, оставив комплектовщика и мойщицу разбираться в сердечных делах.
Он думал, что у Линева сейчас, пожалуй, крепкие позиции и в верхах его наверняка поддержат.
Совершив свой «тайный» рейд (по какой-нибудь колодке или луже масла на бетонке он восстанавливал картину того, что тут происходило), он, погруженный в свои «галлюцинации», прошел в кабинет и не заметил появления инспектора по безопасности полетов, и не услышал вопроса.
«Нехорошо так выключаться», — подумал он и сделал вид, будто обдумывает слова инспектора. В этот момент зазвонил телефон. Чикаев извинился и снял трубку, включаясь в настоящее окончательно. Потом, когда разговор закончился и на том конце положили трубку, он, не убирая трубки от уха, поглядел на инспектора.
— Вы сказали… э-э…
— О регламенте на семь три…
— Да, да, — сказал он в трубку, а на самом деле вспоминал, где сейчас борт семь три и что на нем надо делать.
Этот незначительный разговор подал ему мысль об одном приспособлении. Вечером, когда все разошлись, он залез под стол, перекусил пассатижами телефонный провод и подключил в цепь самолетную тангенту — педальку. Педалька не мешала работе телефона, но при нажатии замыкала цепь и давала звонок. Сделав несколько пробных «звонков» и «поговорив» с разными людьми, Чикаев подумал:
«Вот друг посмеется, если написать ему об этом приспособлении для оттяжки разговора и сбивания темпов беседы. Итак, я смогу прервать разговор звонком и дать своему собеседнику те сведения, которые ему следует знать. Для пользы моего дела. Я смогу во время беседы по телефону обдумать ответ на сложный вопрос и разобраться в намерениях и настроении собеседника. Если это понадобится».
Предстояла беседа с самим Иваном Петровичем.
«А Ивану Петровичу следует кое-что сообщить. Ведь Линев вряд ли станет расписывать ему пользу тех мероприятий, к которым сам непричастен».