- Так точно.
Капитан Самарин был сегодня в раздражённом настроении. То ли косяки двух первых курсантов достали его, хотя что с них взять – ничего серьёзнее Як-18 в воздух не поднимали, куда с первого раза… Или у него личные проблемы, а теперь просто срывает злость, что непедагогично. И от очередного курсанта не ждёт чудес ловкости. Кстати, настоящий Гагарин летал поначалу из рук вон плохо, был кандидатом на отчисление за неспособность управлять истребителем, позже наверстал. У меня же больше тысячи часов налёта на реактивных. Но давно, слишком давно, в другом теле, у этого нет соответствующей мышечной памяти.
Зря боялся. Как только двинул вперёд до упора сектор тяги, разгоняя машину по ВПП, словно внутри переключились невидимые тумблёры. Я знаю как летать, я умею летать! Под тряску на стыках бетонных плит косил глазом на указатель скорости, стрелка быстро ушла за отметку «двадцать» и стремительно приближалась к «тридцати», хоть конец полосы ещё далеко, она в Чебеньках два с половиной километра.
Ручку плавно на себя. Отрыв! Левая рука сама, даже не успел подумать, легла на кран уборки шасси, затем перевела закрылки в ноль.
Я не лихачил, набирал высоту полого, хоть МиГ просил – давай попробуем круче. Немного сбросил обороты. На четырёх тысячах выровнялся, как велело задание. Крадусь пятьсот километров в час.
- Левый вираж. Полёт по кругу. Заход на посадку, - пробурчал капитан Самарин в роли Капитана Очевидность.
Он не понимал, что у меня как раз происходит вживление в механизмы МиГа. Кажется, будто нервные волокна прорастают из мозга в двигатель, в крыло, в хвостовое оперение. Я не просто соединяюсь с машиной, мы – вообще одно целое. Я и есть самолёт. Обычно после перерыва, даже сравнительного небольшого, лётчику приходится некоторое время приходить в норму, подтверждать квалификацию и категорию. У меня же всё случилось моментально, словно вставил вилку в розетку – и понеслось. Почему так – вопрос не по окладу.
А капитану кажется, что впереди сжимает ручку очередной перепуганный неуч. Сам, небось, даже в Корее пороху не нюхал.
Крен на сорок пять градусов, чётко по прибору поворота ухожу влево, поддав педалькой, чтоб, не потерять высоту, скользнув на крыло. Второй поворот, третий, снижение.
Мой четырёхзвёздочный сенсей молчал в тряпочку. Видно, не знал к чему придраться. Я мог идти выше рекомендуемой траектории и спикировать к полосе, выровняв лишь перед посадочным знаком, до того мной овладело чувство уверенности. Естественно, не стал, прицелился издалека, выпустил щитки на пятьдесят пять градусов. Выровнялся метрах на пяти и потянул ручку на себя, теряя скорость. Перед внутренним взором – чёрные покрышки колёс, приближающиеся к исчёрканному антрацитовыми полосами началу аэродрома. Метр, полметра, двадцать сантиметров… С такой точностью – до единиц сантиметров – никакой прибор не покажет, надо чувствовать машину. Сейчас покрышки были словно мои голые пятки, несущиеся к земле и обдуваемые ветром. Очень мягко коснулся бетона боковыми колёсами, чьи более мощные амортизаторы приняли на себя основную нагрузку, практически одновременно опустил на полосу носовую ногу шасси. Самолёт не то что не сделал козла – не качнулся.
Когда зарулил на стоянку, Самарин, наконец, нарушил молчание.
- Сколько у тебя налёт на реактивных, курсант?
- Четверть часа, товарищ капитан. С вами.
Ложь была настолько очевидной, что инструктор покрыл меня матом.
- Виноват, товарищ капитан. У папы свой МиГ-17 в гараже. Когда самому недосуг, мне давал погонять.
- Ты ещё и зубоскалишь! Ну, гляди. Хоть одна промашка – выживу из училища.
Технарь прислонил лесенку к фюзеляжу, я отстегнул ремни, отключил шлемофон от сети, уложил маску… и на минуту замер на месте, не в силах покинуть кокпит. Потом шлёпнул по ручке и пообещал самолёту: мы ещё с тобой поднимемся к облакам, дружище.
- Представь, какой, бл…, нахалюга! – распинался на земле инструктор, куривший в компании двух мужиков в лётных куртках и без знаков различия. – Хотел похвалить его, спросил – где так научился, а он, макака драная, острить вздумал. У папы дома МиГ-17 в гараже, даёт покататься!
Собеседники Самарина дружно заржали, не поддержав его возмущение, хихикнули и курсанты, ожидавшие очереди на вылет. Капитан выбрал следующую жертву и повелительно указал на самолёт. Полезай, мол, на тебе отыграюсь.
Отлетались все. И только тогда взвод стал эскадрильей – не формально, а на деле.
Позже Самарин сменил гнев на милость, странно сердиться на ученика, выполняющего задания лучше всех. С нами занимались и другие инструкторы, самолёт оставался тот же, закреплённый за взводом. Очень выносливая машинка. Когда вышел ресурс двигателя, я был свидетелем его замены, довольно занимательная операция. Технари подвели тележку под хвост, раскрутили болты, отсоединили коммуникации, и вся задняя часть, вплоть до корня крыла, уехала назад, остался странный огрызок с торчащей трубой двигателя, опутанного трубопроводами. Как будто двустволку разломили пополам, приклад с УСМ отдельно, ствол отдельно. И уже наутро МиГ ревел новым движком, что-то в нём регулировали, шаманили.