Какаши, конечно, молодец. За последнее время всё-таки тронул выжженную душу Обито. Тот даже его почти в голову к себе пустил. Хотя сам Обито был уверен, что это гиблое дело. Там — в его голове — невозможно выжить. Странно, что он сам до сих пор не умер. Хотя не исключено, что это так. Потому что если и существует ад — то он здесь. В голове Обито.
Он никогда не понимал, почему тогда сразу не сыграл в ящик. Даже познаний вечно спящего на уроках оболтуса хватало на то, чтобы понять, что одного-двух жизненно важных органов он тогда точно мгновенно лишился. Видимо, шок, адреналин держали его в сознании, оставляя возможность спастись. Обито же использовал это время на то, чтобы, наоборот, раздавать себя по частям… О своём подарке Какаши он никогда не жалел. Не получалось. Хотя порой специально старался разозлить себя, особенно когда не хватало сил на аматерасу или Сусаноо, стремился испытать ненависть, подстёгивающую к тому, чтобы пойти и вернуть своё. Но не выходило. Похоже, он действительно сделал это искренне. Ненавидеть Какаши получалось по какому угодно поводу, но не по этому.
Правая половина груди и спины страшно чесались. Обито вспомнил, что на нём теперь нет бинтов, и с наслаждением сильно поскрёб ногтями там, где должны быть бескровные раны. Однако пальцы ни на какие углубления не наткнулись. Разве что полоски.
Вдруг вмешались руки девушки. Они сначала робко и щекотно, потом всё более смело, с нажимом ощупали эту часть торса.
— Работает! — в её голосе было столько неподдельной радости, что Обито снова засомневался в происходящем. Может, она просто ещё учится и радуется первому успеху? — Я была права! Обито, как ты себя чувствуешь?
Не «Обито, я тебя ненавижу», не «Обито, опомнись и вернись в Коноху», не «Обито, сколько можно опаздывать», не «Обито, ты мерзавец, которому нет прощения», а «Обито, как ты себя чувствуешь».
Ну, как, как…
— Сносно. Много лучше. Здесь — не больно.
— У меня почти совсем нет чакры, я не могу пока продолжить… Прости. Не знаю, сколько мне понадобится времени…
Пока говорила, она продолжала бездумно водить пальцем по его груди справа. Чуть запнувшись, обвела сосок. Это что ещё за запрещённые приёмы? Неужели не видно, что у него и так крыша не на месте, и что одно неверное движение — и кто знает, что будет с остатками его хладнокровия? Нужно убрать её руку. Чувствуя, как в висках пульсирует всё громче, давя в себе звериные вспышки, Обито крепко стиснул её запястье и отвёл от себя.
Он знал, что сил на ещё одну такую самоотверженную попытку у него не хватит. «Не прикасайся», — мысленно взмолился Обито, стиснув зубы.
Потерять самообладание в стане врага равносильно смерти. Тем более так глупо. Ну что он себе вообразил? Ну кому он нужен? Он даже Рин никогда толком нужен не был. Хотя, Какаши сказал, она его искала… Просто она ответственная. Тела ниндзя нельзя оставлять где попало, чтобы не достались врагу. А очки подобрала, чтобы было доказательство, что для поисков сделали всё возможное.
Конечно, такие мысли выковыривали душу металлическим совком. Но, по крайней мере, снимали возбуждение с разгорячённого Обито.
В следующую секунду Обито убедился, что переоценил себя.
Невесомые пальчики коснулись его шрамов и трепетно прочертили их кончиками по всей щеке, задев веко и ресницы.
Оглушительный взрыв.
С этой минуты Обито перестал быть собой, Мадарой, кем-то ещё, даже никем. Вместо него был комок электричества, комок чувств, яркий и жалящий, как чидори Какаши. Он сгорал своими безрассудством, страхом, страстью, болью, нерастраченной нежностью, жестокостью, преданностью и силой.
Её руки, губы переворачивали всё внутри него, разделяли его на части, складывали по-другому и снова связывали шнурами. Играли с ним, дразнили, пытали ласками и мучили удовольствием. Обито сходил с ума. В этой плещущейся нежности невозможно было не задохнуться.
Он готов был разорвать зубами всё, что могло это прекратить.
Если это и есть смерть, то зря он её боялся, пусть это длится вечно.
Содрогнувшись последний раз, он растворился в этом вихре импульсов, собственных атомов, на которые его разметало.
Неужели всё-таки помогает?
Ханаби была вне себя от радости и гордости, что её идея по поводу причины такого медленного заживления его порезов оказалась верной. Стоило освободить часть чакры — как в этом месте раны мгновенно затянулись почти полностью, на девяносто процентов. Ханаби немного насторожил такой необычно быстрый отклик его тела: она подобной скорости регенерации не встречала. От сужающихся царапин даже будто шёл пар.
Сначала он был крайне напряжён. Затем мышцы расслабились, зато дыхание стало шумным. Его тело на ощупь было очень твёрдым и горячим. Ханаби не хотелось отрываться от него. Тем более что в ответ на каждое прикосновение он слегка, совсем чуть-чуть, почти незаметно выгибался в спине, подаваясь вперёд навстречу её рукам.
Странно, что в какой-то момент он сам убрал её руку. Было видно, что даётся это ему нелегко. Может, она сделала больно?
После этого он стал грустный-грустный. Ханаби не выдержала и, не успев себя остановить, коснулась его щеки.
Вдруг Обито повёл себя совсем необычно. Внезапно привлёк её к себе, так что она упала ему на грудь, успев подумать, что ему это больно, наверное — остальные раны-то не вылечены. Вокруг неё сомкнулось жёсткое кольцо его рук — страшно, но уютно. Его дыхание уткнулось ей в макушку. Внезапно Ханаби переключила внимание и почувствовала его одновременно всем телом. Сильный, напряжённый, живой. Обито выковырял её из им же созданного кокона, сел на кровати и на секунду зарылся лицом в её шею, волосы. Дурацкая мысль на задворках сознания — хорошо, что недавно снова постриглась, как в детстве — а то бы он бы мог запутаться в её волосах. Ключицу мягко обожгло. Неужели это его губы? Почему он весь такой огненный? Воспользовавшись моментом, Ханаби наконец-то запустила руку в тёмный длинный ёжик волос и мягко помассировала, пропуская пряди между пальцев. Обито весь будто обмяк. Приятно было чувствовать, что её прикосновения могут управлять такой бурной стихией. Только она опустила руку ему на спину, как Обито прорычал и, крепко схватив, совсем не грубо опрокинул её вниз, нависнув сверху. Вот тут Ханаби уже по-настоящему испугалась. Её очень тянуло к нему все эти дни, это чувство всё больше ей овладевало, и сейчас она, кажется, была близко к нему как никогда. Но… что он собирается делать? Неужели?.. Прямо здесь?
Страх мешался со сладким предвкушением. Ханаби никак не могла определиться, как ей быть. Обито наклонился и с шумом втянул её запах. Как животное. Это одновременно и испугало, и окунуло в какую-то вязкую субстанцию все тело.
— Не бойся. Пожалуйста, разреши.
Надо же. По нему не скажешь, что он ещё в сознании. Ханаби и не догадывалась, что именно он в данный момент имеет в виду. Обито стиснул её бёдра, но почувствовав её руки поверх своих, сгрёб их в охапку, поднёс к лицу и принялся суматошно целовать. Особенно ладони. Как будто в благодарность за восстановленную ими силу. Ханаби смутилась. От соседства с печкой вроде Обито стало жарко. Она отобрала у него одну руку и расстегнула две верхние пуговицы халата. В поисках её руки он наткнулся на грудь и на расстёгнутые пуговицы. В следующую минуту халат полетел на пол, за ним — её футболка. Ханаби покрылась мурашками, но и их, и её саму быстро приструнили уверенные руки Обито. Она не заметила, как он оказался абсолютно без одежды. Или он и был?.. Взгляд Ханаби заметался в поисках того, на чём бы задержаться, чтобы не срываться вниз. Остановился на плечах. Её губы сами собой прижались к шраму около локтя, потом сместились чуть выше, и выше… Ей нужно было чем-то себя занять, уткнуться в него и не думать о том, где теперь его руки. Последний лоскуток ткани слетел с Ханаби. Теперь стало легко, теперь им обоим было нечего скрывать. Внезапное осознание того, что он всё равно не способен её видеть, снесло последний внутренний ограничитель и развязало ей руки. Она позволила себе делать всё, на что не решалась раньше. Обито даже, казалось, слегка опешил от такого внезапного натиска. Ханаби прижалась к нему всем телом, всеми оголёнными нервами кожи, толкая назад и занимая активное положение. Теперь она уже его всего пожирала взглядом. Заметно было, что это тело не щадили для тренировок, обречённая самоотверженность Обито проявлялась даже в этом. Эта его черта нравилась Ханаби и рождала доверие. Расплескав по нему ладони, Ханаби быстро-быстро и нежно пробежалась ими по всему торсу, попутно позволив себе похулиганить и с замиранием сердца коротко сжать соски. И тут же поцеловала каждый, испугавшись, что сделала больно. Из груди Обито вырвался хриплый стон, Ханаби закрыла ему рот рукой и укусила в плечо.