— А почему они в развалинах? — спросил я.
— Им тысячи лет. Представляешь себе, — воодушевленно рассказывал Альфонсо, — столько лет прошло, а они все стоят. В Италии частые землетрясения. Кроме того, в Западной части Римской империи население сильно уменьшилось: пришедшие варвары убили много местных жителей, и эти знания были утрачены. Некому было восстанавливать эти здания. Помимо этого, было еще кое-что.
— Что, спросил я.
— Дела в том, что большинство самых больших и красивых зданий были: либо языческими храмами, либо общественными банями! С языческими храмами понятно, что никто не церемонился, когда над Италией засияло солнце истиной веры Христовой. Часть их разобрали на строительные материалы для новых церквей и дворцов. Но некоторые уцелели! Самая красивая — это церковь Санта Мария Ротонда, которая раньше называлась Пантеоном, в честь языческих богов, — рассказывал испанец. — В шестьсот восьмом году от Рождества Христова, византийский император Фока подарил храм Папе Бонифацию Четвертому, который освятил его тринадцатого мая уже шестьсот девятого года как христианскую базилику Святой Марии и Мучеников (Basilica di Santa Maria ad Martyres). Название было дано в честь неизвестных христианских мучеников, мощи которых перенесли из катакомб в крипту Пантеона. Так вот, когда Папа освещал этот языческий храм в христианскую церковь, множество бесов с криками и воплями покинули это здание и унеслись прочь через огромное отверстие в крыше! Вот, что истинное слово Божие делает! Никто из адовых созданий перед ним устоять не может!
— Ничего себе, — только и сказал я.
— Так вот, когда приедем в Рим, мы заедем в него не с северной стороны, а с юга, по Алиевой дороге!
— Это что за дорога такая?
— Это самая древняя каменная дорога в Италии! И ею пользуются до сих пор! Представляешь себе? Но что об этом я хочу сказать! — в глазах идальго горел неподдельный восторг: — Ты знаешь, что в языческом Риме покойников хоронили за пределами городской стены? Вдоль дороги. Так вот самые роскошные гробницы, алтари, статуи…
— А что такое статуи? — спросил я.
— Какая все-таки дикая у вас страна, — вздохнул Альфонсо. — Это изображения людей, но из камня, а некоторые делают из бронзы!
— Ну это неправда, — рассмеялся уже я, — где столько бронзы взять, чтобы хватило на целого человека?
— Ты сможешь увидеть статую не только человека, но и коня, на котором он сидит! Святого равноапостольного Константина Великого! Она стоит на Капитолийском холме!
— Что? И лошадь из бронзы? Как такое возможно? — спросил пораженный услышанным я.
— Ты еще немало поразишься чудесам Рима! — с гордостью произнес Альфонсо. — Так вот, ничего красивее и прекрасней этой дороги я не видел! Тысячи лет стоят там эти гробницы и статуи. Они прекрасны! От них веет такой красотой и стариной, что истинные ценители прекрасного не могут остаться равнодушными. Первый раз, когда я увидел их, я даже прослезился! Ну ты сам вскоре все увидишь.
— А что с этими, как его… с банями?
— В банях мылись язычники, все вместе. Святая церковь не одобряет это, и вообще мытье.
— Почему?
— Потому, что при мытье может быть смыта святая вода, в которой крестят младенцев. И кроме того, для этих бань нужно было огромное количество воды и дров. А также рабы, которые обслуживали бы эти бани. Когда варвары-готы, мерзкие еретике ариане, осаждали Рим, они разрушили эти акведуки.
— Что?
— Акведуки, это огромные трубы, по которым в Рим подавалась вода с гор, некоторые имели длину больше семидесяти верст! Когда их разрушили, воды не стало, и перестали работать не только бани, но и фонтаны, из которых жители брали воду. И поэтому, жизнь ушла из великого города, сосредоточившись в излучине реки Тибр, на Марсовом поле. А в банях устроили кладбища! В их бассейнах.
— Бассейнах?
— Это такие углубления, типа огромных корыт, в которых воду наливали в банях, где мылись люди. Ладно, пора искать место для ночлега, — сказал Альфонсо, когда начало смеркаться.
Мы ехали по заброшенным, запущенным и невозделанным полям, перемежающимся с перелесками. Наконец, впереди показалась очередная разоренная деревня. Мы въехали, в когда-то кипевшее жизнью место. Ничего живое нас не встретило.
— Хорошо, что хоть скелеты на улице не валяются! Я и такое видел! — хмуро произнес идальго осматривая полу сгоревшие дома. — Вот эта изба, вроде бы ничего! Почти целая, — и он показал на самую последнюю, отдельно стоящую избенку. Когда мы спешились и вошли в нее, испанец брезгливо поморщил нос. Пахло пылью и плесенью.