— Альфонсо, — спросил я своего хозяина, когда увидел эту жуткую картину первый раз, — это что? Разве ж это по-христиански? Чтобы без погребения так висеть? А как же милосердие и сострадание, которое нам завещал Господь?
— Господь завещал нам милосердие и сострадание к душам христианским! — строго сказал иезуит. — И вспомни его слова: «Не мир принес я вам — а меч»! Людишки подлые, низкого происхождения: крестьяне, ремесленники, торговцы, зачастую суда земного боятся гораздо больше, чем суда небесного! И поэтому, напоминая им о казнях земных, пусть даже путем страха, Святая церковь уберегает их души от впадения в грехи разные: типа убийств, воровства и прочих, что ведут их души в котлы кипящие и муки адовы! А также ереси лютеранские! Именно так и воспитывается в народах законопослушание и твердость в истинной вере!
— И что, это помогает?
— Мало! — с досадой ответил Альфонсо. — Вот, к примеру, казнят на площади вора! А в это время его же подельники и дружки очищают карманы. Слаба душа человеческая, не тверда в вере христовой, поддается соблазну и искусам Врага Рода Человеческого!
— Так если мало помогает, может нужно как-то по-другому действовать?
— Подлый и низкий человек не получивший благородного воспитания, он сродни скотине — понимает только наказание или награду! — твердо ответил испанец. — Наградой ему служит Царствие Небесное, путь к вратам которым лежит только через Святую Католическую Церковь! Ну а наказание ему на земле от властей земных, и муки адовы после смерти.
— Так получается благородные люди у вас ведут праведную и беспорочную жизнь? — решил я его подколоть.
— Увы! Они тоже грешат! Иногда хуже простолюдинов! Иные епископы тоже не блещут христианским смирением. Один из них своего врага живым положил в гроб с мертвецом! — вздохнул мой собеседник.
— Получается, что воспитание не причем?
— Не получается! — отрезал иезуит. — Дело в том, что благородные они только по титулам, которыми их награждает власть земная. А еще вчера их родители были просто разбойниками! Должно еще пройти много времени, прежде чем они станут действительно благородными.
— А я думаю, что они останутся такими разбойниками, как и были!
— Это почему? — с подозрением спросил Альфонсо.
— Потому что мало стать благородным, получить титул и земли. Это легче всего!
— Ну а что труднее?
— Труднее все это сохранить и приумножить! Когда вокруг рыщут двуногие волки, которые только и думают, как у тебя это все отнять. И земли тут мало. А народу много, вот они и режут друг друга! — ответил я.
— Ты хоть и схизматик и еретик, но мыслишь верно! — одобрительно кивнул мой собеседник. — Поэтому! Только служение Церкви может их всех объединить и не дать перерезать друг друга! И вот прибыли мы в Остию. Альфонсо сказал, что этот городишка, с высокой башней-крепостью, такой же древний как и сам Рим. Мне он не понравился. Ничем не лучше всех остальных таких же городков, которые мы видели раньше: теснота, гомон, грязь и вонь.
Расстояние от порта до Рима равно почти двадцати пяти верстам. Мы с Альфонсо зашли в какой-то двухэтажный дом, окруженный высоким каменным забором. Это оказалось место локации иезуитского ордена. Там мы заночевали, а утром нам выдали двух оседланных лошадей и мы отправились в путь. Запасов мы не брали, потому как вдоль дороги было множество постоялых дворов и харчевен.
— Мы поедем не прямо в Рим по остийской дороге, а свернем, чтобы проехать по Аппиевой дороге, и ты увидишь те чудеса, о которых я тебе рассказывал! — с предвкушением и восторгом произнес мой хозяин.
— Спасибо!
— Не благодари! Это я делаю в первую очередь для себя!
Мы свернули с главной, вымощенной камнем дороги и поехали какими-то окружными деревенскими проселочными грунтовыми путями. Так мы ехали целый день. Да, Альфонсо был прав!
Стояла теплая осень. Вокруг нас тянулись возделанные кусочки земли. На них трудилось, собирая урожай, множество человеческих фигурок. Росли фруктовые деревья с диковинными плодами. Изредка попадались стоящие вдалеке живописные развалины. Заночевав на постоялом дворе, утром мы отправились дальше.
Наконец, грунтовая дорога вывела нас к мощенной булыжниками дороге. Было видно, что она очень старая. Ее камни стертые, а на самой дороге виднелись колеи от множества тысяч колес, которые по ней проехали со времени ее постройки. Альфонсо торжественно произнес:
— Вот она! Мать всех дорог!
Мы повернули налево и направились в город Рим. Вокруг по-прежнему тянулись возделанные поля, сады и высокие зеленые деревья, которые испанец называл кипарисами.