— Ох, зря ты шутишь с этим, — хмыкнула ведьма, скривив морщинистый рот. — Конечно, останется, выбора-то у нее больше нет.
— Что, значит, нет выбора?
— Девочка погибла еще в конце апреля. Так что твоего сына мучает прошлое.
— Как понять погибла?! — Опешила Аида, вытаращившись. — Ведь я своими ушами слышала, как дети шептались, что она появляется везде, куда ходит Филипп!
— Она не может там появляться! — Категорично отказывалась верить старуха. — Смотри, эта карта мертвого человека, и все, что я тебе говорила, лежит в прошлом. Линия ее жизни обрывается резко и четко. Насильственная смерть, может автомобильная катастрофа, не очень понятно. Она не может жить, ее просто нет на этом свете!
— Как нет? — Аида окончательно растерялась. — Так что же мне делать?
— Ты можешь только помочь своему сыну забыть ее. — Протянула Никонора, разведя руками. — Это все, что я могу тебе посоветовать. Я тебе сейчас дам кое-какие капельки… — старуха тяжело поднялась, облокотившись на крышку стола. — Пойдешь в полнолуние на кладбище, принесешь жертву кровью, положишь какую-нибудь вещь своего сына, — давала она инструкции, изучая внутренности холодильника, заполненного бутылочками темного коричневого стекла с наклеенными бумажками, — и затушишь все настойкой. Душевная боль притупиться, а с окончанием полнолуния пройдет совсем. Поняла?
Она протянула Аиде бутылек, и та неуверенно кивнула, ей показалось, что шея стала деревянной от страха. За спиной старухи стояло странное полупрозрачное создание с прекрасным грустным лицом и укоризненно качало головой.
Холодные пальцы сами собой сжали бутылочку с настойкой.
Пашка выглядел смущенным, когда в сутолоке станции, стоя между многочисленными парочками, вручал мне букет темнобордовых роз. Похоже, приятель решил действовать наверняка, и мне оставалось только ломать голову, как бы выкрутиться из неприятного положения. Я чмокнула парня в щеку и ловко избежала подставленных губ, чуть оцарапавшись о жесткую рыжеватую щетину.
— Отлично выглядишь. — Смирившись с первым поражением, отвесил комплимент приятель.
На свидание я приехала после лекции родителей, где они демонстрировали меня очередным доцентам. Узкие брюки не давали сделать широкого шага, бесстыдный вырез мамашиной блузки открывал кружева белья, а туфли на высоких каблуках, купленные специально для таких поводов, намяли ноги. Посему настроение стремительно скатывалось от плохого до откровенно отвратительного.
— Не обольщайся, — не стала его разочаровывать я, — отец потребовал меня на занятие в институт.
— Конечно, — усмешка Паши вышла грустная, — разве можно нарядиться ради меня?
— Паш. — Я дернула его за руку и едва не уронила букет. — Мы сейчас не будем ссориться. Хорошо?
— Хорошо. — Он не удовлетворился моим ответом. Конечно же.
Небольшое кафе в центре города рядом с известной площадью привлекало множество молодых людей. Здесь собирались непризнанные таланты из музыкантов, певцов, стихоплетов и авторов никогда не изданных романов. Дух декадентства так и витал в воздухе, пропитывая его романтизмом. В углу стоял микрофон, рядом, сгорбившись на стульях, на гитарах играли молодые люди, и приятная мелодия добавлялась к гулу голосов.
— Выглядишь усталой. — Пашка явно озадачился моим неважным состоянием.
— Так и есть. — Проворчала я, усаживаясь на услужливо отодвинутый им стул в красном, под цвет скатерти, чехле. — Еще учиться не начали, а уже контрольные пишем.
Услужливый официант принес вазу с водой, куда излишне небрежно был запихнут букет.
Розы рассыпались по слишком широкому горлу и торчали тонкими жалкими палочками с острыми шипами и тяжелыми уже распустившимися венчиками.
Паша нервно закурил, чего последнего время не делал в моем присутствии, зная, что меня стал сильно раздражать запах табачного дыма. Отчего оставалось непонятным, ведь до аварии я сама дымила, как паровоз, и на компьютерном столе всегда испускала неприятные фимиамы полная окурков пепельница.
Рука приятеля слегка дрожала, когда он подносил сигарету ко рту.
— Что случилось? — Не поднимая взгляда от меню, буднично спросила я.
Парень молчал, а потом вдруг пробормотал:
— Саш, я поговорить с тобой хотел. Серьезно.
Его взволнованное лицо и полные неясного страха глаза буквально вопили, что наши с ним дела совсем паршивые. Похоже, давний знакомый решил сделать очень глупые признания. Внутреннее я напряглась, уже выдумывая слова для отказа, чтобы не ранить его глубоко. Стало понятно, что наша дружба закончится сегодняшним вечером.
— Валяй. — Беззаботным тоном предложила я.
Снова вернулся официант, готовый принять заказ. Сильно расстроенная я наугад ткнула в название, и только потом прочитала, что пальцем попала в строчку с ненавистным борщом. Пашка пытливо разглядывал меня, нетерпеливо дожидаясь, когда официант отойдет к другому столику.
— Саш… — Наконец, решился он, глубоко вздохнув и нервной рукой смяв в пепельнице окурок.
— Извините, но это вам. — Снова раздался голос официанта. Приятель, не скрывая своего недовольства, сморщился от раздражения.
Передо мной поставили белую чашечку с кофе на маленьком блюдце. Недоуменно я глянула на официанта, но тот только пожал плечами и сказал:
— Молодой человек за тем столиком, — он махнул рукой, — просил передать, что это вам. Кофе без кофеина. Ээээ, — он замялся, — как вы любите.
— Что?! — Опешила я, повернулась в указанном направлении, мой желудок завязался крепким узлом.
В самом углу на удобных диванах, а потому скрытые для взора остальных посетителей, сидели Заккери, Филипп, крутившаяся нетерпеливой юлой девчонка лет пятнадцати и Елизавета Вестич во всей своей красе. Все четверо со снисходительными улыбками внимали стрекоту стайки школьниц, возносивших талант актрисы и сующих ей бумажки для автографов. В нашу сторону они, к счастью, даже не косились.
— Извините, — обратилась я к официанту, — скажите, а у вас есть зефир в шоколаде?
Пашка багровел и, кажется, был готов взорваться, как воздушный шарик.
— Есть. — Не понял официант, но почувствовал, что стал невольным участником непонятной игры, сильно злившей моего спутника.
— Пожалуйста, передайте за тот столик, как ответный жест, передайте, что зефир я готова отдать его спутницам. Хорошо?
Официант недоуменно кивнул, отходя.
— И запишите на счет молодого человека, передавшего кофе! — Уже ему в спину крикнула я.
— И что это значит? — Сдержано поинтересовался Павел.
— Да так, знакомые из института. — Отмахнулась я, стараясь держать раздражение в кулаке. — На чем мы остановились?
Неожиданно на скатерть упал пожухлый бордовый лепесток, а потом еще один. Скосив глаза, я обнаружила, что цветы в вазе стремительно темнеют и съеживаются, будто в ускоренной киносъемке. Букет подарил настоящий листопад, и свежими остались лишь парочка роз. Как для покойника, честное слово. Открытие добавило мрачного юмора подлой ситуации.
Паша помолчал, потом быстро заговорил, словно боялся, что его перебьют:
— Саш, мы знаем друг уже много лет. Мы еще детьми были, когда познакомились. — Он жалобно заглядывал в мои глаза, и мне становилось как-то очень тоскливо и обидно. — Я всегда тебя поддерживал и после аварии тоже всегда был рядом.
Это был удар ниже пояса! Вспоминать, что он носился со мной, как с ребенком, не давая впасть в депрессию, звучало не по-дружески!
— Понимаешь? — Приятель накрыл влажной ладонью мои пальцы, сжатые в кулак. — Я хочу постоянно о тебе заботиться, мне просто необходимо это… Я хочу быть с тобой.
— Ты же и так со мной. — Напряженно пробормотала я.
— Нет, я хочу…
На стол осыпались остатки роз, превратив букет в голые прутики с коричневато-зелеными шипами, словно в отдельно взятое кафе залетела осень, обнажила цветы и исчезла.
— Извините! — Раздался голос официанта, я воспользовалась заминкой и отдернула руку, спрятав ее под стол. Пашка шумно выдохнул и уставился на невольного курьера злобным взглядом. Тот плюхнул передо мной тарелочку с кусочком черного хлеба. — Это тоже вам, — официант явно чувствовал себя не в своей тарелке, смахивая ладонью со скатерти съежившиеся лепестки.