— Здравствуйте, мистер Кин, — сказал мистер Саттерсвейт. — Почему-то я так и знал, что сегодня увижусь с вами.
Мистер Кин улыбнулся.
— Вы всегда все знаете, — сказал он.
— Как же давно мы не виделись, — сказал мистер Саттерсвейт.
— Разве время имеет значение? — сказал мистер Кин.
— Возможно, и нет. Возможно, вы правы. Но, возможно, и нет.
— Позвольте вам что-нибудь взять.
— Неужели здесь можно есть? — с сомнением спросил мистер Саттерсвейт. — А ведь, кажется, вы зашли сюда именно для этого.
— Никто не знает наверняка, для чего кто-то что-то делает, не так ли? — сказал мистер Кин.
— Я очень вам рад, — сказал мистер Саттерсвейт. — Я, знаете ли, успел вас почти забыть. То есть забыть, как вы говорите и что рассказываете. И как вам удается заставить меня думать и действовать.
— Я… заставляю вас действовать? Нет, вы к себе несправедливы. Вы всегда сами прекрасно знали, что делать и почему, и прекрасно знали зачем.
— Но без вас я ничего этого не знаю.
— О нет, — сказал мистер Кин. — Я тут совершенно ни при чем. Я всего лишь — и я говорил это не раз, — я всего лишь случайный прохожий. Не более того.
— И сегодня вы случайно оказались в этой деревушке.
— А вы разве нет? Наверняка вы собирались куда-то совсем в другое место. Или я ошибаюсь?
— Я собрался в гости к старому другу. Другу, с которым не виделся много лет. Он постарел. Стал чуть ли не инвалидом. У него был удар. Сейчас он вроде бы оправился, но ведь никогда не знаешь…
— Он живет один?
— Нет, теперь нет, и я очень рад. Семья его вернулась из-за границы, то есть то, что осталось от семьи. Вот уже несколько месяцев они живут все вместе. Я рад, что наконец можно приехать и увидеть их всех. Тех, кого я, так сказать, уже видел, и тех, кого еще нет.
— Вы имеете в виду детей?
— Детей и внуков. — Мистер Саттерсвейт вздохнул. На мгновение ему стало грустно оттого, что у него самого ни детей, ни внуков, ни правнуков. Жалел он об этом далеко не всегда.
— Здесь прекрасно варят кофе по-турецки, — сказал мистер Кин. — Очень хороший кофе. Остальное, как вы и сами изволили догадаться, малосъедобно. Тем не менее глоток кофе никогда не помешает, не так ли? Давайте-ка выпьем по чашечке, ибо, насколько я понимаю, вы вот-вот продолжите свой поход по местам воспоминаний или там чего-то еще.
На пороге появилась черная собачонка. Она подошла и села возле стола, глядя на мистера Кина.
— Это ваша собака? — сказал мистер Саттерсвейт.
— Да. Разрешите представить, Гермес. — И он потрепал собачонку по голове и сказал: — Кофе. Пойди попроси Али.
Гермес поднялся и скрылся в открытой двери, которая вела в заднюю половину. Донесся резкий, отрывистый лай. Вскоре пес снова появился, и следом за ним шел молодой человек, очень смуглый, в ярко-зеленом пуловере.
— Кофе, Али, — сказал мистер Кин. — Два кофе.
— Кофе по-турецки. Так ведь, а, сэр? — Али улыбнулся и исчез.
Пес снова сел возле стола.
— Расскажите же, — сказал мистер Саттерсвейт, — расскажите, где вы были, что делали и почему не показывались так долго.
— Я ведь уже сказал, для меня время мало что значит. Я прекрасно помню — и, надеюсь, вы тоже, — по какому случаю мы виделись в последний раз.
— Очень был трагический случай, — сказал мистер Саттерсвейт, — не люблю о нем вспоминать.
— Вы называете трагедией смерть? Но смерть не всегда трагедия. Мы как-то об этом уже говорили с вами.
— Да, — согласился мистер Саттерсвейт, — возможно, та смерть — та, о которой мы тогда говорили, — и не была трагедией. Тем не менее…
— Тем не менее самое важное в жизни — это сама жизнь. Разумеется, вы правы, — сказал мистер Кин. — Разумеется. Сама жизнь. Хочется, чтобы человек, молодой, счастливый или который мог бы стать счастливым, жил. Конечно, всем нам этого хочется. И потому, если потребуется, мы обязаны спасти жизнь.
— А не могли бы вы потребовать что-нибудь такое от меня?
— Я? Разве я могу что-то от вас требовать? — Длинное печальное лицо мистера Харли Кина озарилось светлой улыбкой. — Никогда не стал бы от вас ничего требовать, мистер Саттерсвейт. Никогда. Вы и сами все знаете, все видите, знаете, что нужно сделать, и делаете. Я тут совершенно ни при чем.