… Странное несоответствие царило к концу вечера за столом в углу веранды. Грабовская по-прежнему выглядела веселой, но веселье ее было нервным, надрывным. Красовский, заметно опьянев, окончательно помрачнел и молчал. Лишь Астахов оставался таким, каким был всегда — спокойным, уверенно-благополучным.
Пани Елена не была бы сама собой, если бы даже в трудные, преисполненные самоотрешения и решительности дни не попыталась обмануть судьбу — для человека, привыкшего на протяжении долгих лет обманывать и людей и себя, это вполне закономерно и естественно. Она готовилась к худшему, но в то же время действовала с хладнокровной расчетливостью. Могло статься, что покушение на Дзержинского почему-либо сорвется. И тогда — Грабовская знала это — обратной дороги в Польшу нет. Замышляя террористический акт, ее руководители долго и убедительно толковали бог весть что о неизбежной каре для всех и каждого, кто противопоставляет себя Великой Польше. И потому Гра-бовская знала: если ее миссия в Харькове не увенчается успехом — этого ей не простят! Следовало подумать, предусмотреть и такое. Первая же встреча с Астаховым подсказала Грабовской: вот человек, за которым можно надежно спрятаться и от опасности, и от трудностей. И теперь она стремилась расположить к себе Астахова. Ради этого был затеян и прощальный ужин, ради этого она возобновила несколько дней назад отношения с Красовским и терпела его.
Впрочем, уже настал момент, когда дальнейшее присутствие Красовского только мешало, и следовало дать понять ему это.
— Юзеф, — сказала Грабовская, — как вы себя чувствуете?
— Прекрасно! — буркнул тот. Налил в рюмки коньяк. — Предлагаю выпить…
За что «граф» предлагал выпить на сей раз, ни Грабовская, ни Астахов так и не узнали, он шумно вздохнул и опрокинул в себя коньяк.
— Вы совсем пьяны! — с прорвавшимся вдруг раздражением сказала Елена.
— Мавр сделал свое дело, мавр может уйти, — пьяно ухмыляясь, Красовский встал из-за стола. — Прощайте, пани Елена! Честь имею, господин Астахов!
Он прищелкнул каблуками лакированных туфель, одновременно кланяясь и Астахову и Грабовской. Его не удерживали и он отошел, нетвердо ступая и чуть покачиваясь. Астахов, завладев вниманием Грабовской, краем глаза увидел, как встали из-за своего стола и двинулись за Красовским Журба и его помощники.
… Красовский прошел под аркой бульвара и свернул к стоянке извозчиков. Журба и Ермаков, быстро обойдя его, подхватили под руки.
— Вам надо пройти с нами! — негромко приказал Журба.
Красовский с возмущением посмотрел на них.
— Господа! Это уже переходит пределы допустимого! Так мы с вашим шефом не договаривались!
— С кем, с кем? — переспросил Ермаков.
— Бросьте, господа! Людей из контрразведки я узнаю сразу! По почерку!
— Ну так иди, раз узнаешь! — пробасил из-за его спины догадливый Илларион.
Красовский обернулся, явно собираясь сказать что-то еще, но, окинув взглядом мощную фигуру кузнеца, лишь оскорбленно передернул плечами:
— Так и будете вести меня по улице? Глупо, господа!
— Экипаж ждет за углом, — сказал Журба. — Не беспокойтесь.
Когда в полутемном переулке его подвели не к фаэтону, как он ожидал, а к обычной, с брезентовым верхом фуре, Красовский мгновенно протрезвел: только теперь он понял, что принял за контрразведчиков явно других людей.
Ермаков отпустил его локоть, откинул брезентовый полог:
— Прошу!
Красовский понял — надо бежать! Резко рванулся в сторону, освободился от рук Журбы и ударил Иллариона головой в грудь, вкладывая в этот удар всю свою силу…
Не покачнувшись даже, Илларион принял его в свои объятия, и Красовский беспомощно затих.
Журба торопливо огляделся: вокруг было спокойно. Но Красовский мог закричать, и тогда…
— Ваша безопасность зависит от вас! — быстро сказал Журба. — Вы нам нужны ненадолго, не волнуйтесь!