Самое неприятное случилось в тот самый вечер, когда я увел мисс Верити из-под самого носа Эрика Скотт-Дейвиса. К моему удивлению, после ужина, как только мы выпили кофе, поданный нам в саду около дома, Эрик с самым фамильярным видом взял меня под руку и сказал не терпящим возражений голосом:
— Пинки, старина, пойдем-ка немного прогуляемся. Хочу, чтобы ты поподробнее рассказал мне о своей маленькой хваленой коллекции марок — всякие разности, о которых ты умолчал сегодня за ужином, идет?
Это был намек на мое увлечение филателией, о котором я упомянул однажды во время прогулки с мисс Верити, а она вдруг некстати пересказала за ужином. Эрик постарался выжать из этого вполне обычного занятия максимальную пищу для веселья, и, хотя Эльза из вежливости пыталась улыбаться его дурацким остротам, я видел, как она винила себя в том, что стала их причиной. Я, конечно, игнорировал эти насмешки и посылал мисс Верити улыбки, исполненные тайного понимания.
Хочу заметить, что меня зовут Пинкертон, Сирил Пинкертон, но Эрик Скотт-Дейвис, к моему раздражению, упорно называет меня Пинки, даже в присутствии совершенно незнакомых людей. Обычно он заявляет, что этим делает комплимент моим глазам, в которых ему видятся розовые искорки {Pink (корень фамилии героя — Pinkerton) — по-английски "розовый" } (что абсолютно не соответствует истине), превращая таким образом легкий астигматизм, которым я страдаю, в предмет вульгарной шутки. В высшей степени неотесанный и грубый мужлан.
Протестовать, что у меня нет ни малейшей охоты прогуливаться с ним, было абсолютно бесполезно, поскольку он крепко ухватил меня за руку и тащил за собой почти насильно. Я не могу похвастаться физической силой, да и никогда не считал это необходимым, но железная хватка подобного хама, каким был Скотт-Дейвис, заставила меня почувствовать абсолютную беспомощность. Попытка сопротивляться ему была бы не только безрезультатной, но и крайне унизительной. С презрительным смешком я подчинился и позволил повести себя через небольшой участок сада, вниз по ступенькам, а затем по заросшей травой дорожке прочь от дома, в сторону низины.
Как только мы оказались достаточно далеко, чтобы остальные не могла видеть или слышать нас, он выпустил мою руку и насмешливо заметил:
— Мне подумалось, что лучше тебе услышать это наедине, а не при всех, Пинки.
— Услышать что? — спросил я, дыша несколько учащенно, поскольку, хотя я всеми силами старался этого не показывать, меня изрядно вывело из себя столь бесцеремонное обращение.
— То самое, что я собираюсь тебе сказать. Нечего топтаться на чужом газоне!
Он сунул руки в карманы и буквально навис надо мной. Его крупное, землистого цвета лицо, возвышавшееся над белой рубашкой, приблизилось ко мне с выражением веселой издевки, в которой тем не менее чувствовалась явная угроза.
— Я вас не понимаю, — нетерпеливо сказал я. — Если вам действительно есть что сказать, будьте добры изъясняться на понятном языке.
— Ну ладно, коротышка, — осклабился он, — раз ты такой непонятливый, скажу понятно: еще раз пойдешь прогуляться с Эльзой тогда, когда она нужна мне, и я швырну тебя в бассейн. И тебе крупно повезет, если на том дело и закончится. Дошло наконец?
Замечу, что с моей стороны было глупо испытывать раздражение из-за Эрика. Я должен был помнить, что он неотесанный хам, и обычные правила цивилизованной беседы между джентльменами к нему неприменимы. Но в его речи было столько оскорбительного — наглость по отношению ко мне, фамильярная манера называть мисс Верити по имени, ни на чем не основанная уверенность, что он имеет право на ее общество, когда ему заблагорассудится, хамская самонадеянность, с которой он угрожал мне физической расправой, — что я почувствовал, как закипаю от злости.
Несмотря на это, мне, надеюсь, удалось сохранить достоинство.
— Я думаю, Эрик, — спокойно произнес я, — что вы слишком увлеклись спиртными напитками.
Ему хватило наглости рассмеяться:
— Если бы ты сам мог видеть, как потешно злишься, Пинки. Ты похож на белого кролика в...
Я больше не желал слушать оскорбления, поэтому резко развернулся и направился обратно к дому.
Но этот невежа еще не закончил. Он поймал меня за рукав, и, хотя все еще продолжал ухмыляйся, его большое круглое лицо выражало откровенную угрозу.