Немуро Нишитцу на секунду смолк, его убеленная сединой голова по-старчески подрагивала.
– Через два месяца, – продолжал он, – наступит первая годовщина со дня смерти императора. Каким подарком будет для его светлой души, если мы навсегда сотрем покрывший нас позор поражения! И я придумал, как нам этого добиться. Мой план не вызовет ответного возмездия, ведь, как и вы, я ни за что не позволил бы обрушить на наш народ еще один ядерный удар. Верьте мне, так же, как я верил императору, в дни своей юности. Доверьтесь, и я нанесу Америке поражение столь позорное, что они даже не решатся признать его перед человечеством.
Немуро Нишитцу оглядел обращенные к нему лица. На них застыло выражение твердой решимости. Сидевшие в зале не выказывали ни радости, ни страха, но, взглянув в их глаза, Нишитцу понял, что эти люди с ним. Тем не менее, он так же ясно понимал, что у каждого есть доля сомнения, хотя никто и не желает выражать их вслух.
– Мой план тщательно продуман, и я выбрал человека, который поможет нам его осуществить. Вы знаете его имя и, без сомнения, узнаете его в лицо.
Некоторые из собравшихся с ним уже встречались, ведь когда-то это человек выступал в качестве представителя нашей Корпорации.
Тростью Немуро Нишитцу указал на молодого человека, стоявшего сбоку от занимающего всю заднюю стену экрана.
– Джиро! – позвал он.
Японец, которого Нишитцу назвал Джиро, поспешил нажать на выключатель, и свет в конференц-зале погас. Где-то сзади мигнул диапроектор, и на экране появилось изображение – обнаженный по пояс мускулистый человек, черные волосы стянуты на затылке резинкой, в руках – базука. Сверху крупными красными буквами шла надпись по-английски: «БРОНЗИНИ В РОЛИ ГРАНДИ»
В ту же секунду сидевшие до этого с каменными лицами японцы оживились.
Кто-то заулыбался, раздались аплодисменты и даже свист.
По рядам собравшихся пронеслось имя, голоса повторяли его снова и снова, пока не слились в единый гул:
– Гранди! Гранди! Гранди!
Немуро Нишитцу улыбнулся. Во всем мире люди, от обитателей жалких лачуг до владельцев роскошных дворцов, увидев это лицо, реагировали одинаково, и американцы не станут исключением.
Глава 1
Когда все закончилось, погибшие были похоронены, а последние иностранные солдаты выдворены с территории, в течение трех декабрьских дней именовавшейся Оккупированной Аризоной, мировая общественность сошлась лишь в одном – Бартоломью Бронзини в этом винить не приходилось.
Сенат Соединенных Штатов принял официальную резолюцию, где Бронзини объявлялся невиновным, а президент посмертно наградил его Почетной Медалью Конгресса, и выделил для похорон место на Арлингтонском Мемориальном кладбище. И это несмотря на то, что Бронзини никогда не служил в рядах американских вооруженных сил и не занимал официальных постов. Многим идея с Арлингтоном пришлась не по вкусу, но президент твердо стоял на своем. Он знал, что шумиха вскоре уляжется, разве что кто-нибудь нечаянно обнаружит останки Бронзини. Однако этого, к счастью, не произошло.
В тот день, когда стрелки часов начали отсчитывать последнюю неделю отведенной ему жизни, Бартоломью Бронзини на мотоцикле «Харли-Дэвидсон» влетел в ворота студии Дворф-Стар – его собранные в пучок волосы развевались по ветру, а из-за отворота кожаной куртки выглядывала прозрачная папка со сценарием.
Никто и не пытался его остановить – охранник знал Бронзини в лицо.
Впрочем, оно было знакомо каждому. Вот уже много лет фотографию Бронзини можно было заметить на афишах, рекламных щитах или обложках журнала почти в любой стране мира.
Бартоломью Бронзини знали все, и в то же время никто.
Сидевшая в вестибюле секретарша попросила у него автограф. Когда девушка пододвинула ему закапанную горчицей салфетку, Бронзини добродушно хмыкнул.
– Есть что-нибудь белое? – проговорил он ровным, чуть гнусавым голосом.
Вскочив с места, секретарша торопливо стянула с себя трусики.
– Достаточно белые, мистер Бронзини? – радостно прощебетала она.
– Вполне подойдут, – ответил тот, ставя росчерк на теплой на ощупь ткани.
– Пожалуйста, напишите «Для Карен».
Бронзини поднял взгляд на девушку.
– Карен – это вы?
– Моя подруга. Нет, правда.
Машинально дописав сверху «Для Карен», Бронзини протянул трусики секретарше. На лице его появилась застенчивая улыбка, однако взгляд карих глаз оставался совершенно непроницаем.