"Пускай... Мне что? Вперед!" - мысленно подбадривает он себя и бежит по картофельному полю безостановочно, как и его товарищи. Алексей видит их лица, мокрые от пота, они кажутся покрытыми асфальтом.
Мокрые картофельные борозды, по которым, скользя, бежал Костров, скоро утомили его. К тому же ноша: винтовка, противогаз, вещевой мешок все казалось в беге непомерно тяжелым. Преодолев метров триста, он почувствовал, что выбился из сил. А стрельба участилась. Немцы, как видно, решили не пропустить русских через поле, прижать их к земле и доконать. Они бьют со стороны опушки леса, где, наверное, пролегает линия обороны, и от крайних хат деревни. Неподалеку от Кострова рвется снаряд. Когда вражеская пушка в деревне еще только сделала выстрел и снаряд с тонким посвистом полетел, Костров чутьем угадал, что разорвется он близко, и почти машинально упал. Поднятая взрывом земля комьями посыпалась на его голову. Он услышал, как кто-то вскрикнул и застонал...
Бусыгин подбегает к нему. При вспышках взрывов из-под каски видно его перекошенное яростью лицо.
- Алексей! - задыхаясь, подает он руку. - Немного осталось. Нажмем?
Они бегут рядом, нога в ногу. Костров чувствует - на спине, под правой лопаткой, что-то теплое. На бегу потрогал рукой. Да. Тепло и мокро. И вдруг подумалось, что из плеча сочится кровь. "Кажется, крышка... Не перенесу", - мелькнуло в голове Алексея, и он на миг приотстал, посмотрел вслед товарищу большими испуганными глазами.
- Я ранен! - крикнул он не своим голосом.
- Да ты что? - вернувшись, спросил Бусыгин и почему-то потрогал его за плечи.
- Ранен...
Алексей немного отдышался, еще раз ощупал спину - ничего, никакой боли, и крови на ладони не оказалось: просто взмок, и по телу бежали теплые капли пота.
- Фу, черт возьми! А я-то думал!.. - буркнул он, стыдясь самого себя.
Снова по земле текут трассирующие пули. Но теперь они уже не кажутся забавными - наоборот, будто царапают за душу. Гремит, как порожняя бочка, снаряд в воздухе, рвется посреди поля, брызжет осколками и комьями земли. Следом летит второй, третий...
Цепь атакующих залегла. Бойцам не хватает прикрытия. Лежа вдоль борозд, они руками и лопатами роют углубления, чтобы хоть малость укрыться.
Вдруг позади, из-за болота, послышалось, как затявкала пушка. Чья это? Неужели немцы и с болота зашли? Нет, снаряды летят краем поля и рвутся прямо в деревне.
- Наша! - слышатся возгласы, и до слез радостное чувство наполняет каждого.
А пушка тявкает и тявкает беспрестанно. От ее снарядов загорелась крыша сарая, а минутой позже повиделось, как из бушующего огня вырвался немецкий танк, тоже объятый пламенем. Загорелись крыши соседних хат. Видимо, ослепленные всполохами света, немцы прекратили стрелять из деревни.
"Это нам на руку", - лихорадочно шепчет Костров и подзывает двух бойцов, чтобы расправиться с вражеским пулеметом, который гнездится на опушке леса и все еще не дает покоя.
Втроем они бегут к опушке, благо до нее рукой подать. Пулеметное гнездо бешено огрызается, но очереди летят в сторону - наверное, пулеметчиков тоже ослепляет бушующий над деревней огонь. Когда до смутно видимой огневой точки остается метров сто. Костров взмахом руки велит всем ложиться и сам ползет первым. Приблизившись на расстояние броска, Алексей и его товарищи мечут гранаты. После короткой паузы пулемет, точно сменив позицию, снова ожил. "Вот зараза!" - шепотом ворчит Бусыгин и подползает к нему еще ближе. Следом за ним крадется Костров. Разом брошенные гранаты рвутся со страшной силой. Всплеснулся огонь, и на миг показалось, что гранаты накрыли цель.
Поле затихает. Костров и его товарищи бегут назад, в цепь. Но почему все лежат, ведь стрельба ослабла? Разве что случилось? Алексей спрашивает у солдат, но они знают не больше, чем он. К нему подбегает командир полка, плотный, с огромным биноклем на груди, - его легко узнать.
- Что с Гребенниковым? Где комиссар? - лихорадочно спрашивает он.
- С нами был. Все время, - разводит руками Костров, а сам чувствует, как по телу побежали мурашки.
- Где, когда он шел с вами? - переспрашивает майор Набоков.
Костров припоминает, что минуты за две, как залегла под огнем цепь, он видел комиссара рядом. Тогда же взорвался снаряд и послышались стоны раненого... Вместе с майором Костров и Бусыгин возвращаются на то место. Навстречу попадаются две девушки-санитарки: они волокут кого-то по земле на носилках.
Комиссар? Да, это он. Не стонет. Лежит безжизненный, плотью свисает с носилок рука.
- Иван Мартынович, родной... Да как же это? - встревожился Набоков.
Гребенников не отвечает. С рыданием в голосе девушка поясняет, что у него ранение в голову. Тут же наскоро делают перевязку. В бреду он просит воды. Набоков снимает с ремня свою флягу и подносит ко рту комиссара: раза два глотнул, опамятовался. Забеспокоились глаза его, шевельнулись губы не осилил сказать. Но его поняли, как будто он приказал им: "В атаку, братцы! В атаку!"
Четверо - две санитарки и Бусыгин с одним раненым бойцом - становятся по углам носилок, бережно поднимают комиссара. На ощупь, осторожно идут нога в ногу.
Над полем слышится раскатистый голос командира полка:
- На прорыв! Вперед!
Деревню захлестнул сплошной огонь. При отблесках света видно, как с земли поднялись изнуренные боями, но не павшие духом красноармейцы и устремились вперед. Они рванулись легко и броско, как будто там, позади себя, навсегда оставили рубеж мучительно гнетущего отступления.
Медленно, боясь причинить боль комиссару, выносили его четверо из зоны обстрела. Над головами прошипела мина и упала с большим перелетом. Вторая мина с треском лопается ближе... Свистя, падают вокруг осколки. Кого-то задело в руку, но он, стиснув зубы, молча превозмогает боль. Строго, почти не шевелясь, плывут носилки; их оберегают четверо, вся рота...
Полк отходит, чтобы занять новые рубежи.