- А что можешь делать? - спросил у него нарочно строго Костров.
- Умею все, - тонким, но вполне уверенным голосом ответил парнишка. Могу стрелять, гранаты бросаю... Пошлете в разведку - и там справлюсь. Вот честное мое слово! - постучал он кулаком себе в грудь.
Молодому бойцу пока наказали не отлучаться из отряда.
Это было вчера вечером. А уже ночь, отряд медленно и устало продолжает двигаться на восток. В лесу темно, того и гляди выколешь глаза веткой. Приходится все время держать перед собой на весу руки. Всходила бы скорее луна. Ее света достаточно, чтобы видеть деревья, больно ударяющие в лицо ветки и отрезок мокрой осенней тропы.
Временами тропа прижимается близко к шоссе, откуда доносится теперь уже не прекращающийся и ночью гул, и, чтобы не выдать себя, отряд выбирает другую стежку. Все равно идти приходится крадучись, без малейшего шума. Кое у кого сохранились палатки, жесткие и каляные, они шуршат, задевая о кусты, приходится, несмотря на холод октябрьской ночи, сворачивать их в кульки, нести под мышкой. На беду, кого-то стал донимать кашель.
- Прекратить шум! - передается сигнал по цепочке от одного к другому. Но попробуй-ка одолеть недуг, и как ни пытается человек сдержаться, кашель распирает грудь, душит и вырывается из горла хриплыми, клокочущими звуками.
- Да уймите его! Всех погубит! - сердясь, говорит Костров и пропускает мимо себя бойцов, ищет виновника.
- Товарищ... не могу!.. - еле говорит капитан и кашляет опять надрывно.
- Кашляй в рукав. Слышишь? В рукав! - трясет его за плечи Костров.
При каждой потуге капитан стал поднимать ко рту рукав шинели, звуки скрадывались, делались глухими.
К рассвету, отмахав километров двадцать, отряд вошел в негустую порубку. В низине протекал ручей. Тут и решили устроить дневку. Выбрали кучно сбившиеся ели и под ними разожгли маленький костер, чтобы из оставшихся концентратов - пшена и гороха - сварить похлебку.
Место привала было далеко от дороги. Сюда не доносился даже гул танков. И однако вокруг лагеря расставили наблюдателей. Пока в котелках грелась вода, Алексей Костров решил сходить узнать, нет ли вблизи деревни, чтобы попросить хлеба, соли, картошки. С ним и на этот раз увязался Бусыгин - они и поныне были неразлучны и не могли порознь делить минуты опасности.
Отпуская их, Иван Мартынович строго-настрого предупредил, чтобы не лезли на рожон, - лучше с пустыми руками вернуться, чем головы сложить.
Около часа Костров и Бусыгин пробирались через лесные заросли, потом шли торфяным болотом. Тихо, ни одной живой души вокруг, только в одном месте вспугнули зайца, и он, кувыркаясь, исчез в нескошенной ржи. Вблизи не обнаружили никаких строений, пришлось возвращаться назад. Опять шли через болото. Оно было мягкое, зыбкое, ноги по колено скрывались мхом. Мох был сплошь усыпан сизовато-лиловыми ягодами голубики. Алексей жадно набросился на кисло-сладкие ягоды, ел их горстями.
- Да хватит! Нас небось ждут, - тянул его Бусыгин, а сам то и дело наклонялся и рвал голубику.
У самого леса на давно нехоженой, заросшей шиповником тропе они увидели двух путников. Подошли к ним смело, потому что приняли их за крестьян: впереди шел, опираясь на посох, пожилой мужчина, бородатый, с ввалившимися щеками, а сзади, видимо, был его сын - молодой, с румянцем на одутловатом лице и гривой темных волос.
- Куда путь держите, папаша? - спросил Костров.
- Бредем куда глаза глядят, - ответил пожилой.
Говорил он каким-то подстроенным голосом. Это насторожило Кострова, и он переспросил:
- Ну-ну, куда же вы бредете?
- К своим. На соединение...
- Почему же раньше не ушли? Колебались? - не отступал Костров и кивнул на парня. - А этот почему не в армии? Избежал призыва? А ну-ка, документы есть какие?
- Довольно нас пытать! - перебил бородач и властным начальственным тоном заметил: - Молод еще командовать. Драпаете вот, а за вас страдай!..
- Кому сказано - документы! - потребовал Костров и угрожающе притронулся к висевшему на груди автомату.
- Адъютант, - вдруг позвал бородач.
Парень нагнулся, долго рылся в подкладке поношенного пальто и протянул ему обернутые тряпицей документы.
- Ну-с, покажите, а что вас удостоверяет? - наигранным тоном спросил бородач.
Костров тотчас вынул из кармана гимнастерки книжку, и бородач, надев очки, тщательно проглядел каждый листок и тут же заметил:
- Вот вы где мне повстречались! Войска Гнездилова. Как же, знаю.
- Покажите документы, - не отступал Костров, поняв по разговору, что бородач вовсе не крестьянин.
- Прошу! - И тот, не выпуская из рук удостоверения, поднес к лицу Кострова развернутую книжечку. На левой ее стороне была аккуратно наклеена фотокарточка генерала. Алексей взглянул на бородача и стал припоминать, где он видел его, только без бороды. Спрятав удостоверение личности, генерал принял важную позу, видимо, был убежден, что сбавил пыл сержанта и его спутника. Но Костров был непримирим, документ словно не возымел на него никакого действия, и он кивнул Бусыгину: видишь, мол, какие птицы. А мы хотели их взять. А бородачу сказал:
- Так вы, значит, тот самый... что на плацу строевому шагу нас учили? Ну и вырядились! И куда же вы теперь держите путь?
- Перестаньте болтать! Я вам не прохожий какой-нибудь, а генерал Ломов, и будьте любезны слушаться...
- Слушаю. Чего же вы от меня хотите?
- В каком состоянии ваша дивизия?
Костров усмехнулся:
- Правильнее было бы мне спросить об этом. Вам-то виднее!
Генерал побагровел.
Оглядев его с головы до ног, Костров вдруг переменился в лице, побледнел.
- Вот что, товарищ Ломов, бросьте эти замашки. Прежде чем снова командовать нами, снимите-ка лапти. Наденьте военный мундир. Стыдно, товарищ генерал... - Голос Кострова осекся, так как сзади на пятку наступал ему Бусыгин.
- Да брось ты! - обернулся Алексей к товарищу и опять пронзил путников отчужденным взглядом. - А то, видите ли, войска растеряли... На произвол судьбы бросили, а сами облачились в это рядно...
Где-то в лесу послышался ружейный выстрел. В ответ ему - очередь из автомата. Генерал оглянулся, поежился. Но Алексей Костров как ни в чем не бывало спокойно стоял на солнечной, лишь по обочине затемненной осинником тропе.
- Да, довоевались, товарищ генерал. Что и говорить... Чего доброго, так и до Урала пойдете... Обувь-то дармовая... Гляди, Бусыгин, небось давно не видел лаптей.