Обступив здание рейхстага, обыватели безумствовали. Кому-то с улицы показалось, что вон там, на балконе рейхстага, у огромного глазастого окна стоит человек с продолговато-сухим лицом и щеточкой усов под самым носом. Прибой голосов как бы на миг откатился, затих, чтобы снова хлынуть шумной волной, но в этот миг безумный женский голос опередил:
- Хайль Гитлер! Хочу фюрера!
Ожидаемая волна приветствий не подкатилась, точно уступила этому женскому похотливому голосу. Обыватели неожиданным своим молчанием как бы хотели доставить фюреру удовольствие, чтобы он услышал это, никого не смутившее, желание немки. И, будто соперничая с ней, другие берлинки стали наперебой кричать:
- Хайль Гитлер! Хочу ребенка от фюрера! Хайль Гитлер!
Эрих фон Крамер, офицер по особо важным поручениям у фюрера, только что получивший чин полковника, стоял сейчас возле колонны, держа под руку фрау Гертруду. Она склонила белокурую голову на плечо мужа и громко прошептала:
- Я тоже хочу... фюрера...
- Это же неприлично, Гертруда! - всполошился Эрих.
Гертруда бросила на него злой взгляд. На лице ее вмиг проступило еще больше веснушек.
- В чем ты находишь неприличие? В чем? - настойчиво повторила она. Как будто не знаешь, обожать нашего фюрера - долг каждого немца.
Эрих огляделся вокруг и, боясь нечаянно быть подслушанным агентом гестапо, смолчал. А глаза Гертруды были непроницаемы. Она ждала ответа. И, не желая обидеть ее, Эрих улыбнулся, принужденно кивнул. "В конце концов это только выражение преданности фюреру. Ей же не удастся исполнить желание", - подумал Крамер.
А женщины продолжали выкрикивать свое, пока их голоса не заглушили поплывшие над площадью мощные звуки оркестра.
Мимо Крамера, слегка задев его плечом, прошел генерал-полковник Гудериан. Близко знающие друг друга, они обменялись взглядами и после общепринятых приветствий разговорились.
- Так где же теперь судьба нас сведет? Куда направим колеса? спросил Гудериан, для которого хоть малейший намек приближенного фюрера был верным прогнозом.
- Не терпится, дорогой Гейнц? - в свою очередь спросил, улыбаясь, Крамер.
- На военных мирное стояние действует разлагающе.
- Мы это учитываем. Да-да, учитываем... - отвечал полковник Крамер неопределенно.
Простившись кивком головы, Гудериан направился к стоянке автомобилей, сел в свою бронированную машину, в которой он колесил не только по полям войны, но и демонстративно приехал с фронта в Берлин, как бы давая понять, что броня, танки, за которые он так ратовал, восторжествовали.
По дороге к дому он опять мысленно возвращался во Францию, откуда не так давно приехал. Там он жил на широкую ногу. Вначале он занимал номер в отеле "Ланкастер", потом переехал в шикарный особняк, что неподалеку от тенистого и задумчивого Булонского леса. Все было к услугам генерала: вино, музыка, податливые француженки... Только не устраивало его перемирие. Он был твердо убежден, что после поражения Франции немцы могли бы навязать ей другой, более жесткий режим. Надо было полностью разоружить французов, создать такой оккупационный режим в стране, чтобы они и дохнуть не могли, отобрать у них все, вплоть до военного флота и колоний. И уж коль Рубикон перешагнули, необходимо поставить на колени и Великобританию, а не топтаться у берега Ла-Манша и ждать у моря погоды. Если не удалось разделаться с Англией дипломатическим путем, следовало бы немедленно навалиться на нее всей военной мощью. "Да, только так. Недорубленный лес вырастает", - гневно сказал сам себе Гудериан.
Он повернул голову и посмотрел в оконце. Над аккуратно подстриженными липами, тянущимися сбоку улицы, неслись обагренные закатным солнцем дымные разрывы облаков. Похоже, невидимые пушки выбрасывали ржавый дым из раскаленных стволов.
"Пока не остыли стволы, надо продолжать войну", - подумал Гудериан, чувствуя, что и в ставке что-то замышляют. Недаром штаб его танковой группы срочно перебрасывают в Варшаву. Видимо, на очереди Россия. Подумав об этом, Гудериан вспомнил, что, будучи во Франции, он осматривал музей Наполеона в Мальмезо. Старый, державшийся немного свысока хранитель музейных реликвий все же оказал ему почтение, водил по залам, наполненным каким-то тленным запахом. "Военные приходят сюда, чтобы унести с собой частицу его сердца", - кивая на бюст Наполеона, многозначительно заметил на прощание хранитель музея.
Да, он, Гудериан, не прочь походить на Наполеона, он даже мысленным взором окидывал его военные пути-дороги. Ему не нравился печальный конец французской армии, ее бегство из Москвы по старому Смоленскому тракту. "Нет, нет, я не хочу разделить его судьбу. Не дай бог!" - отмахнулся Гудериан. Он - генерал побед, поистине быстроходный Гейнц! И если что принял бы от Наполеона, так это устремление на Россию.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Орел-стервятник предпочитает забираться на высоту. Гнездовьем для него обычно служат скалы, расщелины, выступы каменных глыб, свисающих над пропастью.
Эта птица прожорлива. Зоологи доказывают, что за день стервятник поедает гораздо больше, чем весит сам. Добыв пищу, он съедает ее разом и все равно остается ненасытным, беспрестанно думает, как бы напасть на новую жертву. До поры до времени он выслеживает свою добычу, сухо пощелкивая изогнутым клювом. Когда же немигающие глаза его узрят поживу, он весь наливается злобой и бесшумно срывается вниз, бьет свою жертву с лету.
Выбирая для себя виллу, рейхсканцлер Гитлер не гнушался уподобиться этой хищной птице. Напротив, смысл своей жизни и борьбы он видел в том, чтобы устрашать всех в мире. Лучшие, отборные части фюрера служили в дивизии "Мертвая голова". В охранных отрядах каждый носил на петлицах две вышитые молнии - эмблему СС. А это напоминало о цели охранных отрядов молнией разить всех, кто противится нацистской Германии. На документах, которые исходили из имперской канцелярии, из различных фашистских организаций и военных штабов, была выбита в верхнем углу эмблема - орел, держащий в когтях свастику.
Личный замок Гитлера громоздился на самой вершине горы. Отсюда рукой подать до Бергхофа - постоянной резиденции, место для которой фюрер тоже избрал в глуши альпийских скал.