У подножия гор, в долине теснились дома Берхтесгадена. Этот курортный городок по-прежнему выглядел уютным, зеленым, был наполнен чистейшей горной прохладой. Раньше он был местом паломничества больных, страдающих астмой и сердечным недугом, туристов и любителей острых ощущений, но с той поры как в скалах возвели замок для фюрера, все реже и реже рядовые немцы навещали Берхтесгаден. Коренные жители ходили молча, прижимаясь к домам с узкими окнами, задраенными плотными жалюзи, посматривали друг на друга украдкой, тая в глазах страх и подозрение; теперь никого не манили ни эти шикарные кургаузы и отели, ни полосатые тенты и плетеные корзины, ветром поддуваемые на берегу реки, - все это выглядело сейчас, как останки вымершего города. Если же и заходили в ресторан четыреэтажного отеля "Кайзергоф", так это были в большинстве своем тайные агенты. Им было дозволено многое. Прикидываясь туристами, они заходили в номера отелей и частных пансионатов, поселялись там и потом, сидя в ресторане, подслушивали разговоры обитателей города. А по ночам устраивали облавы, или, как про себя шутили агенты, производили изъятия душ. Люди исчезали бесследно. И скоро среди горожан прошел тревожный слух, что сам дьявол ниспослал на их город невидимые, сверхъестественные силы, которые превращают земные существа в тлен...
Зато вольготно себя чувствовал уединившийся в скалах Адольф Гитлер. Тут он ощущал подоблачную высоту и, мысленно подчиняя ее себе, представлял, что лежащий внизу Берхтесгаден всего лишь создание слабых рук, не что иное, как расставленные игрушечные домики, и даже вся Германия - узкая, слишком тесная, всего лишь крохотная заплатка на огромном глобусе. Думая обо всем этом, он испытывал чувство неудовлетворенности и хотел видеть неизмеримо больше - весь мир, покоренный им.
Шум берлинских улиц действовал на него удручающе. Нервы постоянно были взвинчены. Гитлера мало устраивала просторная, с садом под окнами, имперская канцелярия. Там можно было подписывать уже готовые решения, во всеуслышание произносить речи о победах, награждать генералов, вернувшихся завоевателями с поля боя, а здесь, в глуши диких скал, легче и удобнее замышлять походы.
В летний день 1940 года, когда Гитлер окончательно решил воевать с Россией, он встал очень рано. Ночью его мучила бессонница. Чтобы взбодрить себя, он по обыкновению принял горячую ванну.
В окно зала, куда вскоре одетым в форменный костюм, в остроносых лакированных ботинках вошел Гитлер, лился мягкий полумрак наступающего утра. На письменном столе лежали книги о походах в Россию шведского короля Карла XII и Наполеона. Последнее время фюрер необычайно терпеливо изучал историю этих походов, и то, что в конце концов русские жестоко побили шведов под Полтавой, а французские войска, еле унося ноги, замерзали и гибли в снегах Смоленщины, - никак не поколебало его решимости.
Расхаживая по залу, Гитлер в который раз подумал, что если кто и мешает достигнуть величия Германии, так это только большевики. Советская Россия вообще опасна для германской империи. В течение целого поколения в России стоят у власти большевики. Они многое сумели. Главное, воспитали народ, особенно молодежь, в духе коммунистической идеологии. Советы создали огромную армию, по данным его разведки, поставили под ружье более миллиона человек. Зачем им держать столько войск? Уж не для того ли, чтобы в подходящий момент напасть на Германию? И Гитлер, которого, как тень, преследовал призрак красной опасности, серьезно считал: русские намерены завоевать всю Европу.
Правда, никаких подтверждений, что русские что-либо замышляют, фюрер не получал; напротив, они ведут себя спокойно, не дают никакого повода к ссоре, строго придерживаются нейтралитета. Но Гитлеру казалось, что в этой умеренности русских тоже таится угроза: в нужный момент большевики могут показать жало...
- Вздор! Вздор! - проговорил он, выйдя из замка и направляясь в горы, где, как ему казалось, легче наедине думать. - Я нанесу удар по русским раньше, чем они смогут напасть на Германию. Я ликвидирую угрозу большевизма на Востоке и завоюю для империи жизненное пространство!..
По узкой каменистой тропинке он стал подниматься на самую высокую скалу. Несмотря на жаркое лето, воздух тут был свеж и прохладен. Тропа вилась между старых буков с пепельно-серой корой. Кое-где по стволам ползли тонкие ветви хмеля, унизанного почти воздушными, прозрачными шариками. В складках гор лежали белые облака, они словно нежились, подставляя утреннему солнцу пухлые бока. Прекрасны и удивительны были горы, и деревья, карабкающиеся наверх по кремнистым скалам, и высокое небо над ними, но ко всему этому Гитлер был равнодушен.
Мысли его целиком были поглощены войной.
Нет, он не будет ждать, в нужный час даст приказ войскам ликвидировать угрозу на Востоке, разбить силы большевизма. Расстраивала его планы опасность войны на два фронта. До недавнего времени он надеялся принудить к перемирию Англию, но, когда эта возможность рухнула, фюрер все же не отказался от похода на Восток: "Я не пойду на уступки и никогда не капитулирую!" - вслух подумал он.
Эти размышления перемежались с воспоминаниями о прожитых годах, и Гитлер сожалел, что не все в его жизни шло гладко, душа его была нечиста, и это ранило самолюбие, вынуждало гневаться.
Когда-то в компании злоязыких дружков Адольф подвергался всеобщим насмешкам. Сын сапожника, он в армии еле выбился в ефрейторы. Конечно, говорилось это шутки ради, но попробовал бы кто-либо теперь таким образом острить - стер бы в порошок!
Никто ни словом не намекал ему на пороки, и все же гадкие, лезшие, помимо воли, мысли не давали ему покоя; он стыдился своего прошлого.
Впрочем, что касается происхождения, то Адольф не помнит, занимался ли когда-нибудь сапожным делом его отец, Алоиз Шикльгрубер. Возможно. Но, видимо, делал это из-за денег, ради карьеры сына. Так что же в этом зазорного! Во всяком случае, когда Адольф подрос, отец уже имел приличный достаток, служил таможенным чиновником и презирал рабочий люд в спецовках, комбинезонах и замасленных кепках. Скрипя зубами, он говорил сыну, что готов эту чернь потопить в помойной яме. Корысть, себялюбие, кипевшие в душе Алоиза, передались Адольфу. Смолоду он стал членом национал-социалистской партии, рвался к власти.