- Ты чего? - спросил Игнат, но, видя, что свата разбирает пуще прежнего, и сам поддался искушению, тоже засмеялся.
Митяй насилу унялся, потом оглянулся как-то подозрительно и шепотом промолвил:
- Может, и грешно, а скажу тебе по секрету. Знаешь, кого я повидал в цирке? Ну, этих голых... Ну, в чем мать родила... Выходит одна, на лицо икона писаная, а стыда никакого. Стоит и смеется. Ей хлопать зачали, а она не то чтобы укрыться, по кругу пошла, вроде напоказ людям. Потом подходит к ней циркач, лягавый такой, тощий... И давай они номера откалывать! Уж как она на него прыгала: и сзади, и спереди, и через голову. Потом вроде бы нечаянно, а может и всурьез, толкнул ее от себя. Упала, бедная. Но не заплакала. Нет. Присела эдак, ноги развела этим самым... как его циркулем, сидит и ручками пошевеливает, вроде плыть собирается... И глазом я не моргнул, как она кинулась к нему обратно. Обвилась вокруг него, и они давай скакать по кругу... Вот, думаю, любовь до чего доводит, изломал всю, а она все равно льнет! Кончилось тем, что посадил он ее себе на шею и понес через весь цирк! Умора, как выкобенивались! - рассмеялся Митяй.
Он собрался было еще что-то рассказать, но подошли Наталья и Верочка, и вчетвером они начали переносить к плетню листы железа, кирпичи. Потом отец велел дочерям отогнать повозку. Митяй, однако, не согласился, сказав, что надо самому в конюшню честь честью поставить коня и сдать сбрую.
- Зайду, покалякаем, - пообещал Митяй и сунул свату белоголовую бутылку с буханкой ситного и колбасой.
Под вечер Митяй опять пожаловал к Игнату. Сваты за рюмкой водки толковали о новом доме, а когда стемнело, решили напоследок проветриться и, держась друг за друга, спустились по тропинке к реке. Небо было чистое, точно умытое дождем, крупно мигали над головами зеленые звезды.
- Доброе мы, сваток, место выбрали. Благодарить будут, - возрадовался Митяй.
- Самый раз для овощей. И рыбы тут - кишмя кишит. Опять же подмога в хозяйстве, - ответил Игнат и снова пожалел, что не удалось достать стекло.
- Да я ж тебе говорил, осечка получилась, - ответил Митяй.
- Обжулил кто-нибудь?
- Брось! Меня на мякине не проведешь! - возразил Митяй, зашел вперед и в упор поглядел на Игната:
- А тебе кто, сват, донес? Насчет этого жулика?
- Тьфу, голова садовая! - сплюнул себе под ноги Игнат. - Стало быть, и вправду обдурили. И сколько же ты отвалил?
- Молчи, сват. Молчи... - зашипел Митяй и, чувствуя, как горло чем-то сдавило, поперхнулся.
- Э-э-э, хотел было на все стекло выдать... Да сумление появилось... Так я ему малый задаток... четвертной...
- Не пойму, как это тебя поймали на удочку! И много их было?
- Да всего один, - сокрушался Митяй. - На вид, можно сказать, доверие внушал. В кожаном плаще. Усы вверх закручены. Только глаза шустрые, они-то и навели на подозрение. А то бы и сотняжку всучил.
- Где он тебя перехватил?
- А прямо на улице, - с видимым прискорбием отвечал Митяй. - Подходит ко мне и спрашивает: "Вам резиновая обувь нужна? Скобяные изделия? Стекло?" - "Все, говорю, нужно, а только стекло нужнее". - "Так пойдемте на склад, пока у меня время есть. Выпишем наряд - и пожалуйте!" Иду за ним, поспешаю... А он обернулся на ходу, дал мне сигаретку и спрашивает: "Сколько вам листов?" - "На четыре окна". - "Ясно. Только задаток положен. Ваш брат, простите, умеет плутовать. Выпишешь товар, а он помнется и уйдет. Только накладные портишь". Ну, как тут было не поверить? - спросил свата Митяй и развел руками. - Поверил. Даю ему четвертной. Подвел меня к высоченному дому, велел обождать у ворот и ушел. Я ждать-пождать, две цигарки сжег... Смотрю, раз прошел возле меня милиционер, другой раз и начал ко мне бочениться.
"Ты чего, гражданин, ждешь?" - спрашивает. "Да вот по причине стекла задержка", - отвечаю. "Какого стекла?" - "Склад, говорю, в этих воротах". - "Какой тебе склад? Поймал, старый леший, дурную болезнь, так плутуешь!" - сказал милиционер. А я все стою, потому как четвертной уплывает... Отошел я в сторонку, выждал, пока милиционер ушел, и бочком-бочком в самые ворота. Подхожу к лестнице. Четыре ступеньки ведут наверх, к двери с табличкой. Стучусь. Открывает мне старичок со стеклышками в глазах. Провел меня в комнатушку, усадил возле умывальника, на котором разные пузырьки, и эдак пальцем указывает, чтобы я снимал штаны... У меня очи на лоб повылазили. Так вот какие тут болезни лечат! Схватил я кожушок да шапку - и тягу... Все боялся, милиционер зацукает! В общем, нагрел меня этот окаянный, и веришь, даже стеклу был не рад.
Игната так и подмывало расхохотаться, но, пересиливая себя, отвечал он с видимым сочувствием:
- Понимаю тебя, сваток, понимаю. Благодари бога, что милиционер попался свойский. А так бы по причине такой болезни протокол мог составить.
Молча вернулись они назад.
- Ты уж, сваток, Аннушке моей - ни-ни... - умолял Митяй. - Иначе со свету сживет. А избу мы с тобой сложим. На диво сложим! - добавил Митяй и, низко кланяясь, распрощался. Игнат тоже пожелал ему доброй, спокойной ночи.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
По изложинам мокрого берега, с брезентовой сумкой, набитой медикаментами и висящей на ремешке через плечо, Наталья шла неторопко. Был утренний час, солнце плавилось в спокойной реке, покрытой в заводях круглыми листьями кувшинок.
Одета Наталья была совсем по-летнему - в платье с большим вырезом; от сырого тумана, пластающегося вдоль реки, ее чуть-чуть знобило.
Наталья была рада, что с наступлением полевых работ вырвалась наконец из тесного, пропитанного запахами лекарств медпункта, из дома, где всегда тяготили ее стирка белья, уборка и бесконечно-нудные причитания да вздохи по причине их разлуки, которая, видите ли, чем дольше тянется, тем прочнее свяжет ее с мужем. Такое говорили соседи, внушал отец. "Наивные люди, усмехнулась Наталья. - Ничего не понимают. Как будто сами не были молодыми".