Пыль медленно рассеялась, унеся с собой и туман, и вот уже окружающий пейзаж предстал перед глазами беглецов, лишь слегка затушеванный еще не осевшими пылинками.
Оцепенение Кэт прорвалось криком, когда из-за холмика — грудь: битого кирпича и щебня, заваливших автомобиль, — появился Калвер. Стряхивая пыль с головы, плеч и рук, он, широко шагая по склону, поднимался наверх к ним.
— Думали, я потерялся, а? — спросил он. Казалось, что слезы Кэт никогда не кончатся. Все остальные уселись на некотором расстоянии от них, чувствуя себя неловко и в то же время испытывая нетерпение. Надо было уходить. Но Калвер сидел на склоне и бережно баюкал Кэт. Он баюкал ее, гладил по лицу и волосам, — словом, чтобы остановить поток слез и пережитое ею отчаяние. — Я думала, что ты погиб, Стив, — наконец удалось вымолвить Кэт в промежутках между рыданиями. — После всего, что нам досталось, этого я уже не смогла бы вынести.
— Все уже почти кончилось, Кэт. Считай, что мы почти избавились от всего этого.
— Но прежнее уже не вернется. Ни у кого из нас ничего не осталось.
— Мы живы. Только это сейчас и имеет значение. Тебе, наверное, покажется это невозможным, но поверь, надо прямо сейчас выбросить все из головы. Думай только о жизни и о том, чтобы выбраться из этой кутерьмы. А будешь думать о чем-нибудь, кроме этого, — тогда точно рехнешься.
— А я и так близка к этому, Стив. Я знаю, что близка к помешательству. У меня уже нет сил вынести еще что-либо.
— Ты самая нормальная из всех нас, — сказал он, целуя ее в макушку.
Понемногу Кэт перестала дрожать.
— Но что же у нас впереди? Куда нам идти, что делать? Какой мир остался на нашу долю?
— Он, возможно, будет просто спокойным.
— И ты можешь так говорить после того, что с нами случилось утром? И прошлой ночью?
— Этим утром нам просто суждено было узнать, что катастрофа совершенно не обязательно изменяет природу всех людей к лучшему. Мы повидали достаточно, чтобы понять: чувство самосохранения может выявить самые худшие наклонности человека.
Слезы все еще катились из глаз Кэт, но сотрясавшие ее рыдания утихли.
— Мы поняли это еще в убежище.
— Да, — задумчиво сказал он, — там нам явно не хватало товарищества. Но так получилось из-за страха и отчаяния.
— Эти люди, ну те, что утром... отчаявшимися не выглядели. Напротив, похоже было, что они упиваются сами собой.
— Давай просто считать, что мы оказались отброшенными на несколько тысячелетий назад. В те времена все прочие племена, кроме собственного, считались врагами, а определенные породы зверей — опасными. Человечество прошло через это — что ж, пройдем через это снова.
— Тон у тебя какой-то неубедительный. — Краски понемногу возвращались к лицу Кэт.
— Знаю, я и сам в это не верю. Но, возможно, об одном у наших предков все же было верное представление: большую часть своей жизни они решали вопрос, как жить, а не почему они живут. Они были слишком заняты добычей пищи и строительством какого-нибудь жилья, чтобы впадать в отчаяние.
— Ну, слава Богу, наконец-то я нашла мудреца, который мне все растолкует, — фыркнула Кэт.
Калвер улыбнулся.
— Единственное, чего я от тебя добиваюсь, — это чтобы ты сконцентрировала свои мысли вот на этом отрезке времени, вот на этой минуте. И только! Остальное слишком велико, чтобы о нем думать. Вот взгляни, к примеру, на Фэрбенка: ведь он все делает будто в режиме автопилота. Может, в конце концов, он и сломается, но, понимаешь, это случится не раньше, чем он окажется в более безопасной, более надежной обстановке. Насколько я понимаю, его не интересует ни вчерашний день, ни завтрашний. Только нынешнее, вот эта сегодняшняя минута!
— Но это не противоестественно.
— Не для него. И вообще не для теперешних времен.
— Но мы должны думать о том, что впереди, если мы собираемся жить. — Кэт перестала плакать, и Калвер утирал ее щеки, размазывало ним грязь.
— Думать надо о месте назначения, и только.
— А оно у нас есть? Ты имеешь в виду — выбраться из Лондона?