Свадебный наряд Бабура был распакован еще прошлой ночью и лежал на выпуклой крышке сундука. Он включал в себя штаны из мягкой оленьей кожи, тунику из желтого шелка, подпоясанную тяжелой золотой цепью, которую надевал в день бракосочетания его отец, и длинный халат из бронзовой парчи. Рядом на табурете лежала высокая, с пышным плюмажем из перьев, темно-синяя бархатная шапка, которую Ханзада собственноручно расшила мелким жемчугом.
Два часа спустя, отмывшись в банной палатке водой, нагретой на раскаленных камнях, где он позволил слугам растереть все его тело пучками свежих ароматных трав, а также расчесать и умастить длинные, черные волосы, Бабур облачился в праздничное одеяние и был наконец готов. Он вышел на солнечный свет, и орлиные перья на его высокой шапке отбрасывали на землю длинные, приплясывавшие при ходьбе тени.
Неожиданно с противоположной стороны лагеря донеслись вопли и стенания.
— Это в женских шатрах оплакивают разлуку с невестой, повелитель, — объяснил один из слуг, заметив на лице Бабура недоумение. — А также то, что всего через несколько часов она распростится со своей невинностью.
Женские голоса звучали все громче, срываясь на визг. Ничего приятного в этих звуках не было — то ли дело веселые, радостные песни, звучавшие на свадьбах в селениях Ферганы. По его разумению, подобный вой больше подошел бы для поминок.
На радость юноше из своего шатра, установленного рядом с шатром Бабура, вынырнул празднично одетый Вазир-хан.
— Приветствую тебя в день свадьбы, повелитель.
Единственный глаз воина светился теплом, и юноша в который раз возблагодарил судьбу, подарившую ему такого соратника.
— Повелитель, ты хоть завтракал?
— Есть не хочется. Воды попил, и ладно.
Во взгляде старшего друга Бабур увидел понимание.
— Скоро почтенная стража сопроводит тебя в брачный шатер.
— Вазир-хан…
Бабур и сам-то не знал, что именно он хотел сказать, но прежде, чем успел хотя бы подумать об этом, воздух заполнился заглушившим женские вопли ревом труб и грохотом барабанов, и увидел направлявшихся к нему, следуя за музыкантами, воинов Вазир-хана, в ярко-желтых цветах Ферганы, одеждах. Конюх вел в поводу любимого гнедого молодого эмира под великолепным желтым чепраком, с желтыми лентами, вплетенными в густую гриву и сбруе, осыпанной желтыми самоцветами.
Вскочив в седло, Бабур позволил почетному караулу сопроводить его в тот самый шатер по середине лагеря, где прошлой ночью состоялся пир, а нынче его поджидал Ибрагим-Сару с дочерью. Когда юный эмир спешился, воины-манглиги, в темных одеяниях, салютовали ему оружием, и он медленно, под оглушительный рев труб, проследовал внутрь, где его приветствовал облаченный в темно-пурпурный бархат тесть. Часть помещения была отделена ажурной деревянной ширмой в пару локтей высотой, за которой находились женщины. Нижнюю часть лиц они прикрывали вуалями, однако над тонкой, полупрозрачной кисеей их темные, подведенные, с густыми ресницами глаза взирали на него с нескрываемым любопытством.
В центре, на почетном месте, он увидел свою бабушку, мать и сестру. Исан-Давлат сидела очень прямо, укутав голову и плечи в голубую, расшитую золотыми звездами шаль. Кутлуг-Нигор в свободной тунике из розового шелка, с несколькими длинными нитями жемчуга на шее, взирала на него с гордостью, тогда как очи Ханзады, куда более круглые, чем глазки местных женщин, просто сияли.
В центре огромного шатра, сидя на подушке из золотой парчи, положенной на покрытый малиновым ковром помост, его дожидалась невеста. Перед помостом были установлены жаровни, курившиеся благовониями, так что она была укрыта от взглядов не только плотным, кремового цвета покрывалом, ниспадавшим из-под золотистой шапочки, но и клубами ароматического дыма, поднимавшегося над жаровней, уходя в отверстие в потолке. Когда юноша подошел к девушке, она осталась совершенно неподвижной, будто не видела, что Бабур, который очень скоро станет ее мужем, стоит прямо перед ней. Он жалел, что не видит выражения ее лица.
Трубы смолкли, ненадолго воцарилась полная тишина.
— Айша!
При звуке голоса отца девушка встала. Роста она оказалась высокого, но вот насчет телосложения, худобы или полноты, грациозности или нескладности, жених ничего сказать не мог — все скрывало просторное одеяние. Он успел разглядеть лишь узкие, искусно разрисованные хной ступни.
— Подойди.
Ибрагим-Сару дал Бабуру знак подняться на помост к невесте, а потом жестом велел дочери дать ему, высунув из-под покрывала, правую руку. Он принял ее и вложил в правую руку Бабура.