Втроём
Мне нужно было простить себя за предательство. Пока не получалось. Так я попал в то место. Мне нужно было где-то срочно поселиться. И я суматошно искал очередное временное пристанище. Сносное и совсем дешёвое. «Вот то, что вам надо, — по-русски сказала мне круглолицая риелторша-казашка, которую, как и меня, ветер странствий замёл на этот остров, — комплекс старый, дома пошарпаны, но территория ухожена. Садик внутри… Да и море рядом… Зайдём, посмотрим»? Я молча осмотрелся. Вид комплекса снаружи произвёл на меня гнетущее впечатление. Вереница старых двухэтажных домов с телами, при рождении наделёнными белой известковой кожей, но теперь испещрённая витиеватыми изгибами замшелых трещин, закольцовывала общее пространство, выпятив наружу входы в подъезды. — А других вариантов нет? — спросил я у риелторши, тотчас поняв, что в этом месте говорить мне надо сильно громче, чем я это обычно делаю, потому что голос тонул в грохоте проходящих мимо машин. С подъездной стороны, как грешник, терпеливо несущий свой крест, подвывала, ахала и дребезжала автомобильная дорога. «Ну, вы же просили самое дешёвое!» — фыркнула моя спутница. Я молча кивнул, и мы вошли в подъезд. — Где здесь жить? — оглядывая белые «больничные» стены, тесно меня обступившие, раздражённо «наехал» я на риелторшу. — Ну как? — тоном обиженного человека буркнула та. — Вот вам гостиная с выходом на балкон… с балкона море видно. Девушка толкнула стеклянную дверь. Солнце уже садилось. В котле из крон вековых усталых эвкалиптов, как черничное варенье, сладко кипело и пенилось море. Я облизнул пересохшие губы. * * * — Да, и спальня тут приличная, — торопилась сделать своё дело казашка, выходя с балкона, — вот, сами посмотрите. — Нормальная спальня… Спальня как спальня, — согласился я, заглянув в комнатушку, которая была добросовестно оснащена арендодателем чёрной железной кроватью, — только уж очень душно. — А вы окно откройте, — следуя за мной по пятам, посоветовала мне провожатая. — Да, пожалуй, — согласился я и двинул в сторону створку раздвижного окна. С улицы, как из шкафа, под завязку набитого разным хламьём и внезапно открытого, на меня обрушилась лавина грохота, скрежета и пыли. — Душегубка, блин, — выругался я и задвинул окно обратно. — Привыкнете, — твёрдо заверила меня девушка. — Думаете, привыкну? — Ещё как!.. Конечно привыкнете… Ну, что? По рукам? — По рукам. * * * Вечером у продуктового магазина я натырил и составил в пирамиду несколько разнокалиберных картонных коробок, чтобы восполнить недостачу шифоньера, комода и книжного шкафа в своём жилище. Распаковал сумки. Застелил свежим бельём кровать, потом порезал хлеб, сыр и колбасу. Налил полстакана красного вина и, держа в одной руке выпивку, в другой — бутерброды, с удовольствием плюхнулся на продавленный рыжий диван. Голод утолился быстро. Но я нуждался ещё и в пище духовной, поэтому, открыв электронную книгу, прилёг на диван. Там, словно в вазочке, похожие на надкушенные конфеты, хранились книги, лишь на несколько страничек приоткрытые. Я всегда так «пробую на вкус» незнакомые мне тексты. Сначала «надкусываю». Потом читаю. Сегодня мне хотелось приторно-сладкого. Но стоило мне едва прикоснуться к лакомству, как я тут же ощутил сытую усталость. Опустив книгу в картонную коробку из-под пачек с макаронами «Мутлу» (в переводе с местного — «счастье»), взятую у супермаркета, я закрыл глаза. И мне уже казалось, что шум с дороги — вовсе не шум. А колыбельная ночного моря. * * * Меня зовут Марина. Мне двадцать шесть. Внешность моя слишком обыкновенна, чтобы подробно её описывать. Подтверждение тому — частые возгласы знакомых, примерно такие: — О! Чугункова, я недавно видела девушку, вылитая ты! Я чуть было не кинулась ей навстречу… Потом гляжу, вроде не ты. — А… так это моя сестра-близнец! — как от назойливой мухи, отмахиваюсь я от очередного приписанного мне сходства. — Нас все путают! Впрочем, был в моей жизни ещё такой случай, который вкратце обо мне расскажет. Как-то раз я оступилась на лестнице и вывихнула ногу. Пришлось ехать на приём к «дорогому» доктору с хвалебными рекомендациями. — Балерина? — неожиданно спросил меня он, острыми пальцами впиваясь в больную мышцу. — Я? Нет! Что вы? Конечно нет, — не без сожаления отреклась я от образа, по ошибке мне приписанного. — Я лыжница… Бывшая. — А… я смотрю, ты жилистая, — пояснил своё предположение доктор. И в первый раз за приём взглянул мне в лицо утомлёнными, в красных змейках лопнувших прожилок, умными глазами. Потом врач выписал мне рецепт. И я, одетая в чёрную обтягивающую водолазку, у гардеробного зеркала закрутила свой хвост в пучок на затылке, напялила тяжёлый дутый пуховик и с нафантазированной гордостью самой собой покинула больницу. Я шла, прихрамывая и представляя себя балериной, подстреленной театром в ногу. * * * Близился Новый год. На календаре торопливо частил декабрь. Я пришла в редакцию газеты, в которой тогда работала журналисткой. — Вот, Чугункова, это тарелка, — фотограф Вова, возникший внезапно, нахлобучил на мой рабочий стол чистый лист бумаги форматом А4, — пусть полежит пока… Я тортик тебе оставил… Ты жди, я сейчас… Не успела я спросить Владимира о том, по какому случаю банкет, как взамен мелькавшей между редакционных столов взлохмаченной светловолосой головы уходящего фотографа выплыла на первый план широкобёдрая, давно уже зрелая женщина, корректорша Вера. — У Вовки день рождения сегодня, — Вера приподняла белёсую бровь, — не знала? — Откуда? — оправдывалась я. — Месяц всего в редакции работаю… Эх, хорошо бы подарок купить. — А ты купи, купи, — Вера протянула мне мой текст, ею поправленный. — Тортик — это ведь прелюдия к пиршеству… Вовка обычно такой ужин закатывает, что пальчики оближешь! Он уже приволок из дома кастрюли. В прошлом году голубчиками нас угощал, салатиками всякими. Вера сглотнула слюну. * * * Весь начавшийся декабрь Вера сидела на диете. Она, притаскивая на работу лотки с тёртой морковкой и ещё чем-то овощным и пресным, плакалась на свою судьбу всем подряд. — Жена? — удивлённо вскинулась я. — Чья жена? — не поняла Вера, очарованная воспоминаниями о голубцах. — Ну, Вовкина жена… Это она голубцы с салатиками готовит? — Да какая там у Вовки нашего жена! — сморщила носик Вера. — Нету у Вовки никакой жены… Родила ему уродика и исчезла. — Уродика? — Уродика. — И исчезла? — Исчезла. — Куда? — Ну, я не знаю… вообще никто не знает. Верина неосведомлённость ввела меня в ещё большее недоумение. Корректорша знала всё. И я уж было открыла рот, чтоб тем не менее прояснить ситуацию. Но осеклась. — Т-с-с-с!… — увидев, как на горизонте замаячила Вовкина голова, настороженно зашипела я. — Ну, я пошла… А ты ошибки-то исправь, — снисходительно глянула на меня сверху вниз образцово грамотная корректорша и, плавно качнув бедром, учуявшим приближение мужчины, удалилась прочь. А Вовка аккуратно серебряной лодкой-ложечкой выложил из нарядной коробки мне на бумажную «тарелку» форматом А4 последний кусочек вишнёвого чизкейка. Вовкин деньрожденный ужин я так и не отведала. Да и подарок ему не купила. Вместо этого я поехала собирать материал для очередной статьи, хоть написание её не требовало срочности. «А Вовка о тебе вчера спрашивал», — сообщила мне на следующий день корректорша Вера. «Я не могла остаться, — без тени сожаления соврала я. — Дела, дела…» * * * — Марина, зайди ко мне, — редактор газеты Филина курила в форточку, стоя на подъездной лестнице, когда я поднималась наверх, — дело есть. — Хорошо, зайду, — намеренно пустив в голос струю напыщенного энтузиазма, ответила я начальнице. Под руководством Филиной я проработала всего месяц. И мне нужно было упрочить своё место в журналистском коллективе, поэтому приходилось хорохориться, демонстрировать рабочую прыть… Хотя думать в эту минуту хотелось о другом. Я с тоской глянула в окно, которое полузаслонила редакторша. Там, сквозь гусиным пиром изящно писаную изморозь, разноцветными огнями мерцала городская ёлка. * * * — Марина, а езжай-ка ты в галерею. Там местные художники выставку сегодня открывают, — Филина, похожая на развязного очкастого юношу, теперь сидела за столом своего рабочего кабинета, как всегда, в расслабленной позе. Одним плечом она касалась спинки кожаного кресла, вторым висела в воздухе, явно преодолевая желание (это слишком угадывалось) закинуть ногу на ногу. Потёртые джинсы, к редакторскому счастью, не сковывали движений. Сковывали правила поведения, написанные для безупречно вышколенных девочек. — Сейчас нужно ехать? — уточнила я. — Нет, сейчас беги в поликлинику на медицинский осмотр. Он обязательный, ежегодный, в целях профилактики… А потом — в галерею. — Ага, — кивнула я и развернулась, готовая сорваться. — Чугункова! — А? — Фотографа не забудь! — Филина взглянула на ручные часы с крупным круглым циферблатом, покрывающим её запястье, и закинула-таки ногу на ногу. — Вовку в галерею возьми. * * * Я проснулся от навязчивого звука, не сразу поняв, где нахожусь. А ещё этот писк, жалобный, но настырный. Приподнявшись на локтях, щуря ещё не привыкшие к свету глаза, я пробовал осмотреться, чтобы вернуть себя в действительность. «А… квартира…», — сообразил-таки я, углядев на полу картонную коробку из-под макарон «Мутлу», в которой заночевала моя