дева в башне, тоскует та, моя почти пустая холостяцкая квартира, одетая в скупой, не любящий людей хай-тек. Здесь, в этом доме, я многим женщинам дарил красивые фотографии. Всё хорошо, вот только как же быть с яблоками? Когда-то я почувствую их вкус? * * * — Вам нужно ошейник питомцу купить, — сказал ветеринар, суя мне в руки блестящего чернотой, недовольного бесцеремонным к себе отношением, вьющегося ужом котёнка, — побежит на улицу, блох нахватает. У нас хорошие ошейники. Противоблошные. Я впихнул котёнка в сумку, чиркнул молнией. — Давайте ваш ошейник, — смиренно огласился я. — Ассортимент на витрине, — поставил меня перед выбором доктор, — какой хотите? — Но тут все со стразами, с блёстками, — недовольно пробурчал я, — у меня ж мужик! — Розовый возьмите. Он без блёсток, — посоветовал ветеринар. — Того краше! — возмутился я. — Зря вы так, — не согласился мой собеседник. — Чёрный цвет с розовым хорошо сочетается. — А!.. Давайте розовый! — обречённо махнул я рукой. * * * Перед отъездом я решил наведать Ингу. Мой родной город встретил меня первым снегом. Я, с непокрытой головой, в куртке нараспашку, скользил тяжёлыми ботинками по липкой лесной тропинке. Там, между соснами, белой пугающей тряпкой зиял больничный забор. Инга меня не узнала. Я гладил её волосы, сжимал её плечи, тряс, вцепившись в казённый халат… Зря. Рассерженный санитар выдрал её из моих объятий. Грозил пожаловаться врачу. В тот вечер, чтобы выжить, я позвонил Марине. Мы встретились с ней в кафе. — У тебя волосы полынью пахнут, — чмокнув Чугункову в макушку, а потом расцеловав в обе щёчки, сказал я ей. — Мне в редакции коллеги подушку с фито-травами подарили, — пояснила Маринка. — Я на ней сплю. — Одна спишь? — Одна. А ты с кем свою подушку делишь? — Таким не делятся… А ты спи на своей фито-подушке. Обязательно спи! У тебя щёчка на вкус горькая, полынная получается. — А ты шарфик так и не носишь? — Не ношу. Твой потерял, другого не надо. — Когда обратно в Москву? — Не знаю. Я подумал, возьму да не поеду в Москву, лучше махну на какой-нибудь остров. Буду там жить, устроюсь поваром в ресторан, стану готовить на гриле свежую рыбу. — Когда полетишь? — А, хоть сегодня. — Эко тебя мотыляет… Бедный мой Вовочка. Бедный… * * * Под Новый год на этом острове пахнет полынью. Как от Маринкиной щёчки. Тут, на Средиземноморском острове, всегда так: стоит начать лить зимним дождям, и всё вокруг оживает. Растения, иссушенные жарким летом, начинают крепнуть, цвести, невеститься и женихаться. И, следуя схеме, не читаемой человеческим разумом, искусно и без усилий сплетать свои атомы-молекулы в «нательные» запахи-ароматы. Божественно. Вот куст роз бурно пенится дорогими атласными лепестками цвета бургундского вина. Но сейчас мне нет дела до его избыточной красоты, до его слишком излюбленного многими парфюмерного аромата. Запах терпкой полыни, простой и честный — другое дело. Он полыхнул вдруг резко горечью, вздрогнув от ветра. Одного движения воздуха, запустившего в атмосферу этого вечера полынный дух, хватило сполна, чтобы полоснуть мне душу, наподобие того, как рассекает пространство рьяная лопасть мельницы, чтобы из зёрен сделать муку. А из мыслей моих, тяжёлым камнем повисшим в душе — живые чувства. В груди жгло. Так мне и надо. * * * Я вытряхнул из дорожной сумки кота. Он растерянно осмотрелся по сторонам, освоился. Потом понюхал воздух и пока неуверенно потрусил к холодильнику. Щёлкая языком, вылакал из миски молоко, мною для него налитое. Потом, облизнув довольную мордочку, не глядя на меня, сиганул к зияющей чёрным прямоугольником открытой балконной двери. Кот чиркнул розовой меткой чернильную ночь и был таков. «Сбежал», — уныло подумал я. Мне стало невыносимо. В ту ночь, чтобы выжить, я позвонил Маринке. — Слышь, Чугункова, ты у меня свои фотки оставила, — сказал я ей, — я ведь помню, ты их забрать обещала. * * * Для новогоднего ужина мы купили огромную морскую рыбу. Володя жарил её на гриле. Я накрывала на стол. — Что в редакции нового? — спросил Володька, когда мы, наконец, принялись за пиршество. — Редактор Филина — редактирует. Корректор Вера — корректирует… — А фотограф Владимир — фотографирует, — весело подхватил мою фразу Вовка и, метнувшись к шкафчику, вынул оттуда нарядную коробочку, протянул её мне. В коробке лежали снимки. Десять лет назад Володя запечатлел меня за работой, то склонившуюся над рабочим столом, то с диктофоном в руке, то сидящую на планёрке. Это были живые фото. Сделанные исподволь. Других таких у меня не было никогда. И уже не будет. * * * Я, зная Вовкину привычку ходить с голой шеей, подарила ему лёгкий шарф, согласно здешнему климату. Вдруг с балкона послышалось настойчивое мяуканье. Володя встал, открыл дверь. Чёрное, с лоснящейся шерстью, ловкое животное, мелькнув в пространстве ярко-розовым ошейником, в один прыжок оседлало свободную табуретку. Кот глянул мне прямо в глаза. Я отпрянула. Меня бросило в жар. Вспомнились слова художницы: «Ангелочка рядом с вами вижу… Свитерок у него тёмненький, а на груди пятнышко, маленькое, розовое. Этот мальчик всегда будет хранить вас. Всю жизнь». — Как кота зовут? — слегка оправившись, спросила я у Володи. — Может быть, Хвостик? — неопределённо пожал плечами Вовка. — Он, как хвостик, за тобой увивается? — Ха, увивается! Он, завидя меня, в сто раз ускоряется! — Ну, тогда он не Хвостик, а Шустрый Хвостик… Значит, будем втроём Новый год отмечать? Ты, я и Хвостик? — Значит, втроём, — кивнул Володька и, взяв со стола красное яблоко, с хрустом его надкусил, — м- м-м… Яблоко! Яблоко очень сладкое!