Злобным шепотом он произнес слова, от которых моя кровь застыла в жилах.
― Ты отправишься к тому, кто предложит наибольшую цену. И твой новый хозяин будет трахать тебя, когда, где и как ему заблагорассудится, моя дорогая Кира.
Я задохнулась от отвращения.
― Нарядись. Тебе нужно произвести хорошее впечатление на своего жениха. Если только ты не хочешь выбрать вариант «Б». О, а если все-таки выберешь его, то твоя милая подружка, с которой ты жила, отправится вместе с тобой. У тебя есть полчаса. Если ты не переоденешься, я вытащу тебя прямо в таком виде.
Он одарил меня жестокой улыбкой, после чего встал и ушел. Свернувшись калачиком, я лежала на полу, глядя в окно и мысленно умоляя Огуна найти способ спасти меня.
Конечно же, мои молитвы остались без ответа. Опустошение разливалось по моей груди, и мне хотелось плакать, но я не хотела доставлять отцу ― нет, Гришке ― удовольствие. С трудом поднявшись, я поплескала на лицо холодной водой. Рана на губе ужасно болела и снова начала кровоточить, и я прижимала к ней тряпицу, пока кровотечение не прекратилось.
Не желая краситься, я лишь расчесала волосы и подкрутила их.
Судорожные вдохи не способствовали моей решимости.
Вариант найти способ разбить стекло на балконе и спрыгнуть с него, имел больше преимуществ, чем добровольное согласие стать женой Ивана. Мысль об этой альтернативе вызывала у меня приступ рвоты.
Одевшись в красное платье, которое мой «отец» принес с собой, когда ворвался в мою комнату, я скривила губы в отвращении. Низкий вырез спереди почти достигал пупка. Задняя часть представляла собой паутину из ниток, которая заканчивалась почти на уровне задницы. Несмотря на то, что я с радостью влезла бы в это развратное платье для Огуна, осознание того, что оно надето для выставления меня на продажу, заставляла задыхаться.
Единственным украшением были бриллиантовые серьги-люстры, которые стоили, вероятно, дороже моей машины. Мне хотелось засунуть их в глотку Гришке и Ивану. Если бы они подавились ими, я была бы счастлива станцевать на их могилах.
― Огун, я люблю тебя, ― прошептала я в неподвижную тишину комнаты.
Слезы наворачивались на глаза, но я смахнула их.
Туфли с красной подошвой, которые я надела, сидели на моих ногах как перчатки, но я ненавидела их. Каждый шаг приближал меня к палачу. Стук каблуков по кафельному полу стал для меня предсмертным звоном.
Двое мужчин, которых я презирала, потягивали лучшую русскую водку, когда я вошла в комнату. Они оба повернулись в мою сторону, и я вздрогнула от голода, который увидела в глазах Ивана.
― Krasivaya jenschina. Красавица, ― пробормотал Иван, и мои ноздри гневно раздулись.
― Кира, подойди, ― приказал мужчина, называвший себя моим отцом.
Словно я была собакой. Впрочем, ею я сейчас и являлась.
Стиснув зубы, я встала перед ними. Сжав кулаки, я держалась отнюдь не скромно.
― Время было тебе хорошим другом, ― произнес Иван на английском с сильным акцентом, перебирая пальцами распущенные пряди моих волос. ― Мне не терпится вогнать в тебя свой член, пока ты не начнешь визжать от восторга.
― Хочешь трахнуть ее прямо сейчас? В знак доброй воли. А после подпишем все бумаги, ― спросил Гришка у Ивана, глаза которого жадно заблестели, а язык обвел губы.
Мое сердце бешено заколотилось, а желудок взбунтовался при мысли о том, что Гришка снова сделает это со мной.
― Перегнись, ― приказал Иван, лукаво улыбаясь и указав на подлокотник дивана.
Взгляд заметался по комнате, надеясь, что кто-нибудь окажется рядом и остановит то, что должно было произойти. Не было ни души, хотя я нисколько не сомневалась, что люди моего отца находятся где-то неподалеку.
― Пошел ты, ― выплюнула я.
― Думаешь, у тебя есть выбор? ― он мрачно усмехнулся. ― Делай, что я говорю, или я убью твою мать, мерзкого байкера, соседку по квартире ― всех, кого ты любишь. Я сожгу этот кусок дерьма в Айове дотла. Мне. Плевать.
Иван угрожающе надвигался на меня, и понимание того, что он обязательно выполнит свою угрозу, заставило меня сделать все, что он требовал. Унижение, охватившее меня, было невыносимым. Он провел кончиками пальцев по моей спине, вызвав дрожь отвращения, которую он принял за желание.
― Ты жаждешь моих прикосновений, не так ли, malenkaya ptica. Птичка, ― протянул он.
Его рука схватила меня за горло так сильно, что я не могла дышать. Он рывком поднял меня на ноги и зашипел мне на ухо: ― Что это за метка?
Вот черт. Я не подумала о татуировке, когда укладывала волосы. Меня пронзил страх перед тем, что он может сделать. У меня пересохло во рту, и я не могла ответить.