Президент тепло приветствовал гостей, крепко пожал министру руку и предложил всем садиться. Руки «последнего европейского диктатора» не дрожали; его спокойное и красивое лицо озаряла немного «протокольная», но вполне понятная скорбь. Перед ним на изящном столике лежала пачка «Marlboro», но он не закурил. Принесли стакан апельсинового сока — он к нему не притронулся. Приятный мужчина…
Он не был похож на лидера-самоубийцу, который бы поверил в великую национальную идею Белграда как четвертого Рима. Скорее сами сербы восторженно играли эту незавидную роль, избранную ими в тяжелое время перемен. Беседа продолжалась пятнадцать минут, после чего все пожелали друг другу удачи и успехов во всех начинаниях…
Российский самолет вновь взлетел с опозданием — ждали, пока натовская авиация завершит свое черное дело. «Никита, слезай, это мое кресло! Обратно полетишь без привилегий!» — заявил министр. «Извините, пожалуйста, Сергей Ахмедович. Благодарю за терпение!» — дипломатично ответил Никита и сел рядом. Можно сказать, отделался легким испугом. Опять выпили — теперь за удачное завершение миссии и русско-швейцарское мужское братство. Потом трижды поднимали бокалы за министра в целом и за его отдельные человеческие качества. Затем выпили за мужество всех членов делегации, включая Никиту, и особо — за взаимопонимание между народами. И все это за тридцать минут полета. Пили бы еще, но спиртное на борту закончилось… В хвосте самолета Никита приметил виновато улыбавшегося Горана.
Приземлились в Будапеште, где швейцарцы, попрощавшись с министром, который спешил на доклад к высшему начальству, взяли Никиту на свой кошт и немедленно вылетели через Вену в Женеву. Состояние их можно было определить как «позитивный коллективный психоз». По итогам командировки, как ни крути, и российский полевой госпиталь был развернут на юге Сербии, и швейцарский шоколад скрасил будни раненых детей. В тот же вечер Никита гулял в толпе обреченных на мир женевцев — каждому своя война и свой мир…
В день, когда через пару лет сербы предали своего вождя, у памятника на Косовом поле собралась горстка призраков Великой Сербии. К тому времени многие из участников той дипломатической миссии уже работали в Косово и Метохии. Война на Балканах, как наваждение или наркотик, привязала к себе, подчинила, заставила поверить в чудо примирения и полюбить судьбу воинов-скитальцев.
Никита жил и работал в Митровице, до драки играл в футбол с обитателями этого православного гетто и, слегка подвыпив, любил рассказывать им о встрече с главным сербским патриотом.
ПАРИЖ — ГРОЗНЫЙ, ДАЛЕЕ СО ВСЕМИ ОСТАНОВКАМИ
С наступлением непогоды сорокалетний Анри чувствовал себя стариком. Донимали болячки и воспоминания о тринадцати месяцах кавказского плена. Родившийся в провинциальном городе француз, брюнет небольшого роста с уже укоренившейся лысиной, страдал историческими реминисценциями очередной чеченской войны.
До момента похищения он отработал на Северном Кавказе почти полтора года. Раздавал жертвам конфликта международную помощь, которая по большей части перепродавалась ими на местных рынках. Ходил в горы, где спасался от странного одиночества в толпе участников и жертв новейшей кавказской истории. Он поминутно вспоминал семью. Иногда хотелось все бросить, заказать такси и уехать в родной город, но он оставался, чтобы продолжать ежедневные азартные игры с судьбой. Анри часто напивался в компании таких же, как он, любителей приключений. Поначалу падал лицом в салат, а с приобретенным опытом — уже в десерт. В конечном счете, француз выделялся из массы «циников-гуманитарщиков» особым взглядом на мир — требовательным оптимизмом, который, наверное, и уберег его от катастрофы.
В то время похищение иностранцев превратилось в доходный бизнес и предмет политических махинаций. Анри боялся стать легкой добычей, поэтому не доверял своим коллегам-аборигенам, часто менял место жительства и никогда не возвращался домой одним и тем же путем. Все это спасало до определенного момента, но в условиях всеобщего страха никто не может обеспечить себе безопасность. Похищения стали частью каждодневной жизни, бесчеловечной банальностью… Помимо «самогонных аппаратов» для кустарной обработки нефти многие чеченские семьи обзавелись специальными ямами для содержания похищенного «живого товара».