Чечня и прилегающие регионы стали ареной не только охоты на людей, но и «политического туризма». Разномастные переговорщики, парламентарии, специалисты по миротворчеству охотно зарабатывали политический капитал на горе русских и чеченцев. Они толпами приезжали в Ингушетию в лагеря беженцев. Их встречали заранее подготовленные агитбригады «жертв массовых и грубых нарушений прав человека» с плакатами на английском. Многие из этих «невинных жертв» скрывались здесь от кровной мести, а их родственники-боевики время от времени навещали эту «зону безопасности», чтобы отдохнуть и залечить раны. Анри тоже встречался и беседовал с ними, интересовался обстановкой в Грозном, не подозревая, что вскоре сам окажется в тех краях и не по своей воле будет колесить в багажнике автомобиля по кругам земного ада.
В начале февраля его похитили из собственного дома. Четверо в масках подкараулили у входа в квартиру, оглушили, связали, загрузили в багажник. Французский гуманист Анри очнулся, когда его уронили на землю, перегружая в другую машину, и осознал, что похищен. С этого момента он стал предметом купли-продажи.
Психологическая дуэль Анри с похитителями продолжалась без перерыва. За это время он научился не думать. Не думать о времени, об унижениях, боли, прошлом и будущем, о погоде в день освобождения, днях рождения близких, голоде, потерянном времени, об утраченном чувстве стыда, теплом душе и, главное, не думать о том, чтобы не думать…
Содержали француза, учитывая его потенциальную цену на рынке похищенных, вполне пристойно — в отдельной темной комнате с наглухо закрытыми коврами окнами, а не в подвале или яме. Он настолько свыкся с наручниками, что со временем перестал замечать причиняемые ими неудобства. Отношения между «неверным» и его палачами складывались неровно. Их взлеты сопровождались неожиданными поблажками вроде дополнительной миски супа, а падения выражались в выбитых зубах и сломанных шейных позвонках.
Анри постепенно привык воспринимать окружающий мир на слух. Он методично создавал энциклопедию звуков, проникавших в его темницу, пытался предвосхитить повороты судьбы, оставаясь верным себе. Солнечные лучи проникали в комнату, когда входил «хозяин» Мухарбек. Свет со временем стал для него синонимом пытки. Однако узник с остервенением боролся за жизнь, приказал себе не вздрагивать при звуках открывающейся двери. Анри, используя скудный запас русских слов, перемежал их турецкими и пытался заговорить то с охранником-армянином, которого «хозяин» звал Давидом, то с дочерью Мухарбека, приносившей ему еду. Узник старался вызвать в своих мучителях хоть какое-то уважение, а не жалость и ненависть, казавшиеся ему одинаково оскорбительными. Начиная допрос, «хозяин» просил охранника, говорившего немного по-турецки, о помощи в выбивании из Анри достоинства, а чтобы в соседних комнатах никто не мог услышать его стонов и всхлипов, включал магнитофон.
Сон оставался для Анри единственной радостью. Он позволял выбраться из тисков рабства, помечтать о том, что проснешься в другом мире, без наручников на запястьях и боли в душе… Беседы с Давидом также вносили разнообразие в скотскую жизнь. Они даже «прогуливались» с охранником по комнате словно «шерочка с машерочкой». Армянин рассказывал, как после принятия ислама воевал против своих в Карабахе, потом скрывался в Турции и решил продолжить джихад в Чечне. Давид как-то признался французу, что давно не видел такого стойкого пленника.
Время от времени «хозяин» зарабатывал на продаже видеопленок о жизни Анри в заключении, на которых тот не только улыбался, говорил, как ему хорошо живется на Кавказе, но и просил о помощи по-французски и на ломаном русском. Чеченец поначалу не знал, как пользоваться видеокамерой. Анри пришлось объяснить ему, что к чему, дать уроки любительского киноискусства.
Однажды француз разглядел на грязном полу своей камеры стержень шариковой ручки и ухитрился спрятать его под подкладку куртки. С тех пор он стал методично собирать «компромат» на хозяев дома, их родных и знакомых. Как-то накануне перевозки в другой дом его оставили без присмотра и наручников. Пленник тут же подполз к окну и потихоньку взглянул на свет божий. Окна выходили на улицу. Рядом с домом стояли машины, а напротив, через улицу, он увидел полуразрушенный двор. Наступила осень, было тихо и безлюдно. Анри оторвал от стены маленький кусочек обоев и записал на нем стержнем номера машин. Потом подошел к книжной полке, перелистал несколько томов и наткнулся на стопку ученических тетрадей. Француз аккуратно вырвал из обложки клочок с надписью «тетрадь ученицы 9 „А“ класса Дианы Китаевой», спрятал его «в тайник» под подкладку, а остатки титульного листа разжевал и проглотил.