Денис сглотнул, глядя на свои судорожно сжатые руки.
— Комнату, которую я видел на фотографиях.
— Да. Там в углу сжался пропавший ребенок. Он с выражением ужаса смотрел на труп твоей подруги, прикованный к анатомическому столу. С ним самим этим вечером собирались сделать то же самое.
— Боже. — Денис запустил пальцы в волосы. — Это сделали женщины?
— Нет. Они только крали детей. И Настю твою каким-то образом заманили на квартиру. Как — мы теперь вряд ли узнаем. Пытали и расчленяли другие люди. Скорее всего, уголовники. Женщинам за каждого ребенка платили пятьсот долларов. Достойный гонорар за человеческую жизнь, не правда ли?
— Прекратите ерничать! Как можно иронизировать, когда мы говорим о таких вещах?
Выражение лица Спирина стало жестким.
— А ты хочешь сказать, лучше причитать и плакать? Если бы я ломал трагедию всякий раз, когда кого-то убивают, меня бы давно забрали с работы прямо в психушку. Надо думать, как добраться до убийц, а не оплакивать мертвых. Ты в деле или нет?
«Бессердечный урод!» — подумал Денис. Но кивнул.
— Очень хорошо. — Спирин взял пепельницу и потушил сигарету. — Убийства снимали на камеру. Знаешь, как это называется?
— Знаю. — Денис мрачно смотрел в угол. — Снафф-муви. «Правый сектор» делал их на Евромайдане.
— Почему же «делал»? Он и сейчас их делает. Пока наши и западные политики болтают о спасении человеческих жизней, но ничего не предпринимают. Ладно. В квартире мы обнаружили несколько десятков дисков с этими фильмами. Но записи с Настей там не было. Только дети.
Я не понимал, насколько это серьезно, до тех пор, пока ты не сказал мне, что она была порноактрисой. Видишь ли, обычно порнографы не связываются с производителями подобных фильмов. Получить пожизненное ведь никому не хочется. Хотя доход снафф дает огромный — один фильм стоит пятьсот тысяч долларов. Люди, которые организовали здесь поток этой продукции, уже наверняка заработали по десять миллионов долларов на нос.
Так вот. Судя по всему, наши «клиенты» все-таки связались с уголовщиной. А это, брат, очень плохо.
Денис поднял голову.
— Я должен увидеть хотя бы один из этих фильмов. Хочу ясно представлять, с чем мы имеем дело.
— Исключено. Будь ты даже штатным сотрудником, я бы тысячу раз подумал, прежде чем показать тебе эти материалы. Никто из наших, кроме меня, их смотреть не хочет.
Денис усмехнулся.
— Да? А я думал, опер должен быть ироничным.
— Речь вовсе не о чувствах. — Спирин наклонился к Денису. — Пойми — смотреть их опасно. Как только ты просмотришь хотя бы минуту отснятого материала… с этого момента твоя жизнь будет висеть на волоске. Ты хотя бы понимаешь, какие страшные люди этим занимаются? Кроме меня, никто не хочет лезть в это дело. И правильно делают. А ты еще молокосос. Нет, рисковать тобой я не имею права. Да и майора боюсь. Если он узнает…
— Вы врете. — Денис наклонился вперед. — Никакого майора вы не боитесь. Вы вообще никого не боитесь.
— Не важно. Ты не должен видеть эти материалы. Да и зачем тебе?
Этот вопрос на минуту поставил Дениса в тупик. Он отвел глаза, и словно задумался, но взгляд его был сосредоточенным. Потом он вскинул голову и, глядя Спирину в глаза, взволнованно сказал:
— Настя.
Капитан молча смотрел на юношу.
Денис глубоко вдохнул, потер переносицу.
— Когда я увидел ее… во мне все будто умерло. Я понял, что моя жизнь уже никогда не станет прежней.
Спирин, изогнув бровь, посмотрел на юношу с неподдельным интересом.
— Да? Очень интересно. И что же?
Денис опустил взгляд и увидел, что его руки дрожат. Он стиснул их и снова поднял глаза.
— Когда я увидел Настю на этих фотографиях, которые вы мне показали, то понял: красота не спасет этот мир. Наоборот: мир погубит красоту. Настя была прекрасным цветком, который нужно было беречь. И такие цветы этот мир вырывает с корнем, потому что на их фоне яснее видит все свое уродство, ложь и несправедливость. Еще вчера я был счастлив и хотел жить вечно, потому что жизнь казалась прекрасной сказкой. Но теперь… стоит ли жить до старости? В таком мире?