— Ой, Николай Петрович, вы здесь? Очень хорошо! Дайте мне, пожалуйста, заключение эксперта по делу об изнасиловании. Я хочу сделать копию.
— Ты опоздала. Оно уже ушло в прокуратуру.
— Блин, неужели теперь Котову телефон обрывать?
— Да ты не дозвонишься. Его на месте никогда не бывает. Все по колониям мотается с проверками. Лучше сама лично съезди. Завтра. С утра.
— Ой, меня, наверное, Кузнецов не отпустит…
Они обсуждали свои дела, а Денис из своего угла смотрел на старшего лейтенанта, с удовольствием и смущением любуясь простой, лишенной гламурного лоска, неброской красотой ее лица. Он почему-то в эту минуту не слышал, что она говорит, и не запомнил ни слова из этого разговора, только слышал ее голос: она говорила тихо и спокойно, речь ее, тем не менее, была бойкой и оставляла впечатление живости мысли. При первой встрече юноша решил, что ей лет двадцать пять; теперь он понял, что ошибся: она приближалась к тридцатилетию. Ошибка Дениса, впрочем, была вполне простительна: в ее поведении не было ни малейшей манерности, она держалась прямо и естественно, но без болезненной гордости светской кокетки; иными словами, являясь человеком зрелым и опытным, сохраняла в своей душе что-то детское, и оттого казалась моложе.
Наблюдая за лейтенантом, Денис не мог избавиться от одного, самого главного впечатления: эта женщина была женщиной. Он не столько понял это, сколько почувствовал. Юноша сердцем мгновенно узнал о ней все: что она добра и отважна; способна самостоятельно выполнять самую тяжелую работу, и попросит о помощи только в случае крайней необходимости; делая в сто раз больше, чем так называемые «независимые леди», вечно жалующиеся на усталость, успевает еще и проявлять по отношению к окружающим сердечную заботу; умна и проницательна именно потому, что не считает себя умной и проницательной; всегда прелестна, не замечая этого и не думая об этом. В то же время нельзя назвать ее рохлей; она не только не позволит никому сесть себе на шею, но и не даст никакому, самому прожженному «донжуану» навешать себе лапши на уши.
Иными словами, лейтенант представляла собой идеал характера, который настолько редко встречается в жизни, что в него почти невозможно поверить. Когда видишь таких людей, испытываешь настойчивое желание потрогать их, чтобы убедиться, что они действительно существуют.
Денис, несмотря на свои восторги, все же не мог не испытать некоторого недоумения: такой женщине, думал он, совершенно не место в убойном отделе полиции. Он был прав — лейтенант оказалась здесь по решению высшего руководства, временно, из-за нехватки кадров; ранее она работала в детской комнате милиции и в отделе криминальной статистики и аналитики при городской администрации.
— Ну ладно, Николай Петрович, я пойду, разберу завалы. А то опять придется в отпуск работу брать. Завтра увидимся на совещании, да?
— Непременно. Ой, Маш, подожди, я забыл тебя познакомить с новым помощником, — с легкой иронией сказал капитан, и кивнул на юношу. — Это Денис… как по отчеству?
— Батькович. — Юноша встал и через стол протянул руку, ощущая на губах невольную улыбку. — Очень приятно.
— Мария Дмитриевна, — представилась она, пожимая его руку и одаряя Дениса простой и сердечной улыбкой. — Можно просто Маша.
— Никаких «Маш», — сказал Спирин. — Старший лейтенант Вилкова — и точка. Нечего тут.
Она вышла. Денис провожал ее взглядом. Спирин, взглянув на него, усмехнулся.
— Вот видишь? Уже и забыл про Настю. Стоило ли беспокоиться?
Денис внимательно вгляделся в лицо капитана.
— Она вам не нравится, — заметил он. — Только не говорите мне, что… старший лейтенант Вилкова тоже замешана в каких-то махинациях?
— Я этого и не говорю. — Спирин достал из пачки сигарету. — У нее роман с вором в законе, он сидит в новгородской колонии. Она навещает его каждую неделю, шлет посылки. И уже год предпринимает попытки возбудить пересмотр его дела.
— Господи. — Денис закатил глаза. — В этом отделении есть хоть один человек, которого вы не считаете плохим?
— Хороших людей не бывает.
— Полностью хороших — нет. Но и абсолютно злых тоже. В каждом человеке есть и добро и зло.
— Ошибочка, милый друг. — Спирин поднял палец и покачал им из стороны в сторону. — Если в человеке есть хотя бы десять процентов зла, он уже не добр. Зло — как заразная болезнь. Читал Шекспира? «Бывает так, что в человеке, хоть добродетелей его не счесть, один изъян ничтожный губит все». Если ты умный, добрый, благородный, но при этом ленивый — считай, что ты только ленивый, и ничего больше. Если в тебе, как ты говоришь, есть и плохое, и хорошее, значит, ты только плох.