Еще проблем добавлял наш непрофессионализм. Мы, все трое, дрожа от страха и неловкости, деревянными голосами пытались произносить идиотские реплики. И уже через минуту начинали хохотать, как ненормальные. Самое интересное заключается в том, что в окончательную версию вошел именно тот дубль, где мы смеемся и играем хуже всего!
Чуть ли не на следующий день ролик попал на YouTube. Я мигом отрезвела, читая ужасные комментарии в Интернете. До меня вдруг дошло, что это могут увидеть мои родители, друзья, любимый человек. Я никогда не испытывала такого стыда и ужаса.
Денег я не получила. Продюсер сказал, что я должна сняться еще в одном ролике. Квартира, на которой его снимали, была грязная, там воняло помоями. Кажется, даже тараканы бегали. В таких условиях я играла тупую студентку, которая отдается преподавателю, чтобы сдать зачет. На этот раз я очень сильно волновалась, и согласилась принять наркотик, запив его водкой.
Денег я снова не получила. Вместо этого мне сунули драгоценности, которые, как я позже выяснила, оказались фальшивыми.
Я не стала требовать платы. Мне хотелось только одного — никогда больше не иметь дела с этим бизнесом. Но они не собирались меня отпускать. Начали шантажировать, грозились показать материалы родителям. Всем, с кем я здороваюсь на улице. Теперь я снималась бесплатно. Чтобы заглушить боль унижения и страх разоблачения, продолжила принимать все более тяжелую наркоту. Эти уроды снимали и снимали. Сколько они сняли этих сюжетов… Десятки. А может, сотни. Я занималась этим постоянно, каждый божий день. Родители и близкие ничего не подозревали, не замечали во мне никаких перемен. Странно, правда? Странно и страшно. Впрочем, в чем их винить? Я так умело их обманывала. Как шпионка какая-то.
Она глотает кофе. Поправляет очки, нервно оглядывается. Боится, что за ней следят?
Я спрашиваю, что с ней. Девушка не слышит. Кажется, она на некоторое время потеряла контакт с реальностью. Потом вздрогнула, и задумчиво сказала:
— Знаете, странное дело. Говорят, что семья — это люди, которые всегда тебя поймут и поддержат. Но я знаю — точно знаю, что мои родители никогда бы меня не поняли. То, что со мной произошло… такие вещи просто за гранью их понимания.
Я в ответ сказал то, что мне говорить не следовало.
— Многие самоубийцы имели семьи. И сводили счеты с жизнью прямо у себя дома.
Он вздрогнула еще сильнее, схватила чашку. Опрокинув в себя остатки кофе, продолжила:
— Я была вся в их власти. Они вытворяли со мной, что хотели. Имели всей съемочной группой, заставляли заниматься проституцией. Вы даже не представляете, с какими страшными людьми они связаны. Имен их я называть не буду. Боюсь. Но очень влиятельные люди. Губернаторы. Чиновники. Военные. Наркоторговцы.
Она наклонилась ко мне через столик, прошептала:
— Там было два мужика, которые всем заправляли от имени какой-то важной шишки. Один — высокий, глаза голубые. Очень тяжелый взгляд. Второй — длинный, с постной рожей, матерится через слово. Они обсуждали планы на будущее. Знаете, какие планы?
Я покачал головой. Она с кривой улыбкой сказала:
— Похищение детей.
Я спросил, зачем они собираются похищать их. Для пересадки органов каким-нибудь нуворишам? Девушка скорбно рассмеялась.
— На самом деле, такие вещи — миф. Не знаю, в чем дело, но без специального медицинского оборудования это технически неосуществимо. Нет, что-то другое.
Некоторое время мы молчали. Потом она закончила свою печальную повесть:
— В общем, недавно я узнала, что у меня СПИД. Шансов никаких. Вакцину ищут уже тридцать лет, и ни одного пациента еще не вылечили. Все эти Фонды — полная туфта. Да, наверное, это и к лучшему. Я устала жить в постоянном страхе и унижении, сгорая от стыда. Я почти не сплю, ломки в последнее время просто сводят меня с ума. Я даже хочу умереть.
Я спросил: если она так хочет умереть, и ее желание исполняется, почему она все время плачет? Это была самая трогательная форма сочувствия и заботы, на которую я был способен.
— Я плачу, потому что теперь уже никогда не стану матерью. Слушайте… можно я пойду? Я устала.
Я предложил подвезти. Девушка отказалась.
Через две недели она приняла смертельную долю снотворного. Если верить церкви — даже на том свете ей не найти покоя.
Одни только муки.
Бог наказывает нас не за то, что мы совершили Зло. Он карает нас за то зло, которое другие совершили с нами. Эта девушка была виновата в том, что ее унижали и мучили, и она не захотела терпеть это дальше.
Не таковы ли мы все?
На моем пути слишком часто встречаются люди, которые после общения со мной сводят счеты с жизнью. Или я тоже являюсь разносчиком Зла и так влияю на людей, или меня все время тянет к тем, кто готов умереть? Не знаю.
Вторая встреча произошла 23 июня 2011. Имени этого парня я опять-таки не назову. Он согласился дать свидетельские показания по делу «Вульгаты».
Ему двадцать семь. Мускулистый, загорелый, с тонкой бородкой. Карие глаза. В общем, красавец. На безымянном пальце левой руки — перстень с изумрудом.
Он сидел, скрестив руки на груди, и высокомерно смотрел на меня. Нахамил официантке и объявил, что платить буду я.
В его голосе слышны капризные, визгливые нотки. Он дергается от каждого звука.
Во время разговора неофициальный свидетель не проявлял никаких признаков суицидальных наклонностей.
В этот бизнес его втянул приятель. Парню нравилось то, чем он занимается. Платили ему исправно. Он даже сделал «карьеру» в Европе. У него был приличный банковский счет. Почти все деньги он тратил на машины, девочек, шмотки и кокаин.
— Если у тебя все так хорошо, — сказал я, — зачем тогда ты согласился со мной встретиться?
Помявшись, парень признался, что хочет бросить индустрию.
— Мне надоело все время кончать. Понимаете? Я боюсь стать импотентом. В последнее время у меня постоянные нервные срывы. Я почти не сплю. С трудом выношу людей. Даже близких. И потом… если я не уйду сам, меня вышвырнет продюсер. Я уже считаюсь старым. У них появились другие мальчики.
— Ты боишься, что не выдержишь конкуренции?
— Они все только и думают, как бы выбить меня из седла! — взвизгнул он. — Они все мне завидуют! Потому что я — бог! Понятно? Я лучше всех!
Его лицо побагровело, губы задрожали. Он был готов заплакать.
Но вместо этого несчастный неврастеник, иссушенный порочной жизнью, вскочил и выбежал из зала.
Через два дня он затеет ссору во время съемок и пырнет ножом молодого актера, которому обещали больший, чем ему, гонорар. И вечером того же дня, разогнавшись на полной скорости, направит свой «мерседес» к краю обрыва.
W
До полуночи еще оставалась уйма времени. Денис побродил по пустой квартире. Внезапно его охватило жгучее желание позвонить родителям и сказать им, как он их любит, как счастлив, что они у него есть.
Это было странно, и юноша не мог понять, с чего возник этот порыв. Он никогда так не думал об отце с матерью, хотя знал, что любит их. Но их отношения никогда не были такими, когда говорят другу другу подобные вещи. Да и вообще в русских семьях такие напыщенные речи произносить не принято.
«Это все от одиночества, — подумал Денис. — И усталости. В последнее время я узнал о мире и людях слишком много плохого. А еще недавно был так счастлив. И думал, что счастье будет длиться вечно».