— Э-ге-гей!
Я собирался ответить, но в этот момент откуда-то сбоку и, как показалось, совсем близко, грянул мощный хор:
— О-го-о-го-о!
Спотыкаясь о камни, я пошел на зов этого хора и через какое-то время увидел под невысокой скалой почти всех, с кем начал этот незапланированный подъем.
Их было человек двадцать. Они напоминали сбившихся в кучу и ожидающих решения своей участи пленников. И, словно бы угадав это коллективное желание кому-то повиноваться, сверху из тумана вынырнул Станислав Сидоров в знакомых мне сапогах и кепке, с рюкзаком, в котором что-то побрякивало. Минуту спустя, туман выпустил очень высокого и тоже с побрякивающим рюкзаком Роберта Ткаченко — сотрудника Института геологии.
Жестикулируя, то и дело обращаясь к невидимой вершине, они говорили, что купол Эбеко отсюда недалеко, но при таком тумане там ничего не увидишь. Да и опасно.
— Сами небось все там обшарили, — сказали им из толпы продрогших и голодных неудачников.
— Кое-что успели, — стараясь не казаться бахвалом, отозвался Станислав.
Два чувства владели неудачниками по дороге на базу: легкая досада и острейший голод. Вспоминали, какая прекрасная в лагере столовая. Туда для общего знакомства с лагерем успели заглянуть многие, и теперь казалось, что даже туман пахнет гороховым супом, который уже тогда был почти готов.
Перед сном украинский геолог О. С. Вялов затеял выпуск устной газеты «Эбековец». Солью экстренного (и, надо уточнить, единственного) номера должна была стать многострочная «Эбекориада».
Взгляды тех, кто не спал, были устремлены на редактора. Под этими взглядами, в глубочайшей задумчивости, словно впервые постигая смысл жизни, он спросил:
В комнате тишина — все думают. Наконец — голос из угла:
— Тоже с приветом? — уточняет редактор.
— Отлично! Будут ли еще приветы? Скажем, от Нурека, Певека, или солнечного Артека?..
Приветы были исчерпаны. Редактор продекламировал строки, которые должны были стать рефреном:
Закончив чтение, он пригласил остальных продолжать в том же «эбекориадном» духе. И снова наступила тишина.
Правда, на этот раз она означала только то, что соавторы почти поголовно спали.
Утром, налитые вчерашней усталостью, начали повторный подъем. Сначала казалось, что сил не хватит и с полпути все вернутся в лагерь. В этом случае каждый мог оправдаться перед собой тем, что в запасе у нас оставалось целых два дня.
Но никто не вернулся. Усталость мало-помалу рассосалась, ей на смену пришла уверенность, что можно одолеть подъем и побольше этого.
Для лучшей маневренности разделились на пять групп. Не то по привычке, не то потому, что у наиболее резвых еще не разошлись ноги, первые два километра шли все вместе.
И только профессор В. П. Петров находился где-то далеко впереди. Он вышел из лагеря двумя часами раньше. Его сопровождал молодой вулканолог, которому накануне в числе немногих удалось побывать в двух главных кратерах Эбеко. Сегодня он собирался отдохнуть, привести в порядок образцы, которыми успел запастись, но часов около шести утра из соседней комнаты постучался профессор.
— Володя, пошли.
Открыв глаза, Володя пытался сообразить, кто и куда его зовет. Увидев Петрова, вспомнил: вчера, за ужином, когда профессор сокрушался по поводу того, что не попал на вершину, он, Володя, чувствуя неоспоримое свое превосходство над маститым ученым, снисходительно пообещал:
— В следующий раз буду вашим проводником.
Когда должен был наступить следующий раз, Володя не уточнил. Со своей стороны, Петров решил воспользоваться любезностью молодого коллеги немедленно.
И теперь, увидев Володю и шедшего за ним профессора, мы всерьез гадали, дойдет или не дойдет Валерий Петрович до кратера.
При своем солидном уже возрасте (ему было за пятьдесят) он выделялся необычайной тучностью. Люди его комплекции и на ровном-то месте стараются не делать лишнего шага, а Валерий Петрович второй день подряд штурмует Эбеко.
Он шел медленно, тяжело, словно толкал перед собой одну из тех вулканических глыб, что были разбросаны по всему склону. Проделав пятнадцать — двадцать шагов, профессор останавливался. Отдыхая, он отворачивался от высоты, словно бы давал передышку и глазам. Внизу, усмиренный расстоянием, лежал океан.