Я огляделась по сторонам. Справа, в дверном проеме, вся в черном — Киммалин?
— Бзик?
Она настойчиво поманила меня к себе. Я недоверчиво нахмурилась.
И тут же обругала себя. Дура! Это же Киммалин.
Я подошла к ней.
— Что ты…
— Ш-ш-ш!
Прокравшись по коридору, она выглянула за угол и махнула мне идти за ней. Озадаченная, я подчинилась.
Это повторилось еще пару раз. Коридоры были пусты, но нам даже пришлось заскочить в уборную, и Киммалин, ничего не объясняя, заставила меня там подождать. Наконец мы добрались до коридора с дверями вдоль стен. Женское общежитие. У входа в одну из комнат болтали две незнакомые девушки в летной форме с нашивками звена «Звездный дракон».
Киммалин придержала меня, вжавшись в угол, пока девушки наконец не ушли в другой конец коридора. От меня не укрылось, что мы пришли черным ходом, с противоположной от столовой стороны. Так она простужена или нет?
Когда девушки исчезли, из одной двери показалась голова ФМ — с короткой стрижкой и блестящей заколкой в волосах. ФМ энергично махнула нам. Киммалин бросилась к ней, я следом, и мы нырнули в комнату.
ФМ захлопнула дверь и расплылась в улыбке. Комнатка была такой, как я помнила, хотя после гибели Зари одну койку убрали. Осталась двухэтажная кровать у левой стены и одиночная койка справа. Между ними громоздилась куча одеял, а на комоде стояли два подноса с едой: миски с дымящимся супом — с тофу из водорослей — и толстые ломти хлеба. Настоящего хлеба. С настоящим искусственным маслом.
У меня слюнки потекли.
— Мы попросили с добавкой, — сказала Киммалин, — но принесли суп, потому что нас считают больными. Впрочем, как говорила Святая: «Нельзя просить больше, чем уже имеешь».
— Лишнюю кровать убрали, — добавила ФМ, — поэтому мы набросали одеял на пол. В уборную тебе ходить проблематично, но мы решим этот вопрос.
До меня наконец дошло. Они притворились больными, чтобы заказать еду в комнату и поделиться со мной. Тайком провели меня сюда и соорудили «кровать».
О звезды! Меня окатила волна благодарности.
Я чуть не расплакалась.
Воины не плачут.
— О, ты что, сердишься? — спросила Киммалин. — Не надо. Мы не считаем, что у тебя нет сил идти в пещеру. Просто подумали… ну…
— Что неплохо передохнуть, — подхватила ФМ. — Даже великие воины иногда делают передышку, правда, Штопор?
Я кивнула, не решаясь заговорить.
— Чудненько! — воскликнула Киммалин. — За ложки! Из-за всех этих ухищрений у меня разыгрался аппетит.
28
На вкус суп оказался лучше крови моих врагов.
Кровь врагов я, конечно, никогда не пробовала, так что суп наверняка не оценила должным образом.
На вкус он был лучше, чем просто суп. Я отведала смех, любовь и признательность. Тепло грело меня изнутри, как горящее ракетное топливо. Я закуталась в одеяла с большой миской в руке. Киммалин и ФМ болтали.
Я сдержала слезы. Я не заплачу.
Но суп, непонятно почему, был на вкус как дома.
— Сказала же, что, если надену такой костюм, она не сможет не пойти. — Киммалин сидела на кровати, скрестив ноги. — Черный — цвет интриги.
— Ты чокнутая, — произнесла ФМ, ткнув в нее ложкой. — Повезло, что никто тебя не увидел. Непокорным вечно везде мерещится повод обидеться.
— ФМ, ты тоже Непокорная, — отметила я. — Ты здесь родилась, как и все мы. Ты гражданка Объединенных Пещер Непокорных. Почему ты упорно делаешь вид, что не одна из нас?
ФМ хищно ухмыльнулась. Похоже, ей нравились подобные вопросы.
— Дело не в национальности. Все выражается в образе мышления. «Истинный Непокорный думает вот так» или «Чтобы быть Непокорным, никогда не отступай», все в таком духе. И по их же логике я могу перестать быть Непокорной по собственному выбору.
— А… ты хочешь? — спросила я, склонив голову.
Киммалин сунула мне еще кусок хлеба.
— Она думает, что все вы слегка… марциальные.
— Опять это слово, — сказала я. — Ну кто так разговаривает?
— Эрудированные люди, — ответила Киммалин, прихлебывая суп.
— Я отказываюсь оставаться в тисках самодержавия и национализма, — добавила ФМ. — Ради выживания наш народ был вынужден ожесточиться, но в то же время мы поработили самих себя. Большинство никогда не задает вопросов и послушно плывет по течению. Остальные настолько раздули в себе агрессию, что больше не в состоянии испытывать естественные эмоции!
— Я испытываю естественные эмоции, — возразила я. — И сражусь с любым, кто утверждает обратное.
ФМ оглядела меня.
— Я бы настояла на мечах на закате, — продолжала я, жуя хлеб, — но, скорее всего, объемся и не смогу оторвать задницу от пола. Вы правда так едите каждый день?
— А ты что ешь, дружок? — спросила Киммалин.
— Крыс и грибы.
— Каждый день?
— Крыс можно поперчить, но перец закончился.
Девушки переглянулись.
— То, как поступила с тобой адмирал, — позор для АОН, — сказала ФМ. — Но это естественное следствие тоталитарного стремления к абсолютной власти над теми, кто ей противится, — отличный пример лицемерности системы. В их понимании Непокорные не должны проявлять непокорности, а во всем повиноваться.
Я стрельнула взглядом в Киммалин, но та лишь пожала плечами.
— Она на этом помешана.
— Мы поддерживаем правительство, которое выходит за границы дозволенного во имя общественной безопасности, — не унималась ФМ. — Народ должен сказать свое слово и восстать против поработившего их высшего класса!
— Высшего класса, типа тебя? — спросила я.
ФМ посмотрела на суп у себя в миске и вздохнула.
— Я посещала собрания Критиков, а родители только трепали меня по голове и объясняли всем, что я прохожу через стадию противопоставления себя обществу. А потом записали меня в летную школу и… ну, вот я летаю.
Я кивнула. Эта часть понятна.
— Я решила, если стану знаменитым пилотом, то буду выступать от имени простых людей. Скорее получится изменить что-то здесь, чем в глубоких пещерах, красуясь в бальных платьях и чинно сидя подле сестер. Верно? Что думаешь?
— А то, — ответила я. — Вполне логично. Согласна, Бзик?
— Я все время ей это твержу, — сказала Киммалин, — но, наверное, твои слова имеют больший вес.
— Почему? — спросила я. — ФМ, ты разве не сказала, что такие, как я, испытывают неестественные эмоции?
— Да, но ты продукт своего окружения и ничего не можешь с этим поделать! Не твоя вина, что ты кровожадный комок агрессии и разрушения.
— Что? — вскинулась я. — Так вот какой ты меня считаешь!
Она кивнула.
Потрясающе.
Дверь комнатки вдруг распахнулась, и я инстинктивно взвесила в руке миску, решив, что еще горячий суп отлично отвлечет на себя внимание, если полетит кому-нибудь в лицо.
На фоне света из коридора возник стройный силуэт. Внутрь скользнула Рвота. Скад, я о ней даже не вспомнила. Девчонки провели меня в комнату, пока она ужинала. Предупредили ли они ее о нашем маленьком нарушении?
Она встретилась со мной взглядом и поспешно закрыла дверь.
— Я принесла десерт. — Она показала небольшой сверток в салфетке. — Я как раз его заворачивала, когда в столовую заглянул Говнюк. По-моему, он нарочно приходит на нас потаращиться, прежде чем отправиться ужинать со всякими важными шишками.
— Что ты ему сказала? — спросила Киммалин.
— Что хочу устроить ночной перекус. Надеюсь, он ничего не заподозрил. В коридоре чисто — ни полицейских, никого. Кажется, получилось.
В салфетке обнаружился кусок шоколадного торта, лишь слегка помявшийся по дороге.
Я задумчиво наблюдала, как она раздает нам по кусочку, потом плюхается на кровать, на ходу запихивая свой в рот. За последние пару недель эта девушка не сказала мне и двух слов, а теперь приносит торт? Конечно, я вздохнула с облегчением, когда поняла, что она не собирается меня сдать, но теперь не знала, что и думать.
Я зарылась обратно в одеяла и попробовала торт.