Он был зол. Реально зол. Иногда он притворялся, что злится, но такого не случалось никогда: покрасневший, он брызгал слюной и орал.
— Сколько раз я повторял? Сколько раз приказывал? И вы все еще покупаетесь на их чушь? — Он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелось высокое здание командования АОН. — Единственная причина, по которой у нас процветает эта идиотская культура мученичества, заключается в том, что кое-кто считает, что нужно как-то оправдывать потери. Сделать так, чтобы они казались благородными, праведными. Но в них нет ни того, ни другого. И вы дураки, если их слушаете. Не разбрасывайтесь своими жизнями. Не смейте поступать так, как эта дура вчера. Не…
— Не называйте ее дурой, — перебила я. — Она пыталась выполнить жесткую посадку. Она пыталась спасти истребитель.
— Она боялась, что ее назовут трусихой! — проревел Кобб. — Никакого отношения к истребителю это не имело!
— Рвота — Гудия — поступила, как герой. — Я одарила его злым взглядом.
— Она поступила, как…
Я вскочила.
— Если вы ищете оправданий собственной трусости из-за того, что катапультировались, мы не обязаны делать так же!
Кобб застыл. А потом будто сдулся и опустился в свое кресло у стола. Он не казался ни мудрым, ни даже опытным. Просто… старым, усталым и грустным.
Мне сразу стало стыдно. Кобб этого не заслужил. Катапультировавшись, он не сделал ничего дурного, и даже в АОН его не винили. А Рвота… ну, я же крикнула ей катапультироваться. Практически умоляла об этом.
Но она не стала. И мы должны уважать ее выбор, так ведь?
— У всех вас больничный на неделю, — сказал Кобб. — Доктор Тиор давно продвигала идею, чтобы пилотам, потерявшим товарищей по звену, предоставляли больше отпусков, и, похоже, она начинает добиваться своего. — Он встал и уперся взглядом в меня. — Я надеюсь, вы насладитесь ролью героев, когда ваши разлагающиеся трупы, как и труп вашей подруги, будут одиноко гнить посреди пустоши, забытые и никому не нужные.
— Ее похоронят с подобающими пилоту почестями, — возразила я. — А имя будут воспевать грядущие поколения.
Он фыркнул.
— Если бы мы воспевали имя каждого глупого курсанта, который погиб, не успев стать пилотом, у нас бы не осталось времени ни на что другое. А за трупом Рвоты никто не отправится как минимум ближайшие несколько недель: разведчики подтвердили, что подъемное кольцо уничтожено в крушении и восстановлению не подлежит. На этом «Поко» нет ничего ценного, что стоило бы извлечь в первую очередь, даже если не брать в расчет ту огромную кучу обломков, которую мы до сих пор разбираем. Так что ваша героическая подруга останется лежать там — еще один пилот, погребенный под обломками собственного истребителя. Скад, мне придется написать ее родителям и объяснить, почему так. Айванс я это доверить не могу.
Он заковылял к двери, но остановился, повернувшись к Киммалин. Я не заметила, как она встала. Она отсалютовала ему со слезами на глазах, а потом уронила что-то на свое кресло.
Значок курсанта.
Кобб кивнул.
— Оставь значок себе, Бзик, — сказал он. — Ты отчислена со всеми причитающимися привилегиями.
Он повернулся и ушел.
Отчислена? Отчислена?
— Он не может так с тобой поступить! — Я требовательно повернулась к Киммалин.
Та сникла.
— Я сама попросила об этом после боя. Он сказал мне подумать до утра. И я подумала.
— Но… ты не можешь…
Подошел Йорген и встал рядом со мной перед Киммалин.
— Штопор права, Бзик. Ты важная часть звена.
— Слабейшая часть. Сколько раз каждому из вас приходилось отвлекаться от боя, чтобы спасти меня? Я всех вас подвергаю опасности.
Не послушавшись Кобба, она оставила значок на кресле и направилась к двери.
— Киммалин. — Я почувствовала себя беспомощной. Ринулась за ней, схватила за руку. — Пожалуйста.
— Я ее убила, Штопор, — прошептала она. — Ты это знаешь не хуже меня.
— Она сама себя убила.
— Тот выстрел, он мог все изменить. И я промазала.
— У нее на хвосте было два крелла. Одного выстрела, даже поразившего цель, могло и не хватить.
Улыбнувшись, она сжала мою ладонь и ушла.
Мой мир рушился. Сначала Рвота, теперь Киммалин. Я бросила взгляд на Йоргена. Наверняка он может это остановить. Ведь может?
Он стоял неподвижно — высокий, с этим его слишком красивым лицом. Он смотрел прямо перед собой, и мне показалось, что я вижу что-то в его глазах. Вину? Боль?
Он тоже видел, что его звено разваливается.
Нужно что-то сделать. Найти хоть какой-нибудь смысл в этой катастрофе и в моей боли. Но нет, я не должна — и не стану — останавливать Киммалин. Так хотя бы… она будет в безопасности.
А вот Рвота…
— Артуро, по твоим прикидкам, насколько далеко шел бой? — спросила я, поднимая рюкзак.
— Достаточно близко к нашей начальной позиции за зенитками. Я бы сказал, километрах в восьмидесяти.
Я закинула рюкзак на плечо.
— Отлично. Увидимся через неделю.
— Куда ты собираешься? — спросила ФМ.
— Я собираюсь найти Рвоту, — ответила я, — и похоронить ее, как подобает пилоту.
34
Я тащилась по сухой, пыльной земле. За направлением помогал следить компас, что было немаловажно — тут, на поверхности, все выглядело одинаково.
Я старалась не думать. Думать опасно. Я почти не знала Бима и Зарю, но после их смерти меня трясло не одну неделю. Рвота же была моей напарницей.
Более того, она была такой же, как я, — по крайней мере, какой я притворялась. Обычно она оказывалась на шаг впереди, на острие атаки.
И в ее смерти я увидела себя.
Нет. Не думать.
Разве избавишься от эмоций? От дыры внутри, от боли в растревоженной ране? Теперь ничто не будет прежним. Вчерашний день отмечен не только смертью подруги. Еще он ознаменовал конец моей способности притворяться, что эта война хоть в каком-нибудь отношении славная.
Замигала рация. Я нажала кнопку.
— Спенса? — позвал М-Бот. — Вы уверены, что предпринимать подобное путешествие разумно? Напоминаю, я не способен беспокоиться, но…
— Я бы хотела побыть одна. Вызову тебя завтра или типа того.
Я выключила рацию и засунула ее в рюкзак, где было немного крысиного мяса и воды для похода. Если не хватит, всегда можно поохотиться. Может, я исчезну в пещерах, чтобы никогда не вернуться. Буду странствовать, как мой клан до основания «Альты».
И никогда больше не поднимусь в небо?
«Спенса, просто иди, — сказала я себе. — Прекрати думать и иди».
Это просто.
Это я могу.
Я была примерно в двух часах ходьбы от «Альты», когда тишину нарушил звук. Обернувшись, я увидела, что ко мне в трех метрах над землей приближается ховеркар. За ним тянулся шлейф пыли. Кто-то донес адмиралу? И она отправила за мной полицейских с какой-нибудь надуманной причиной, из-за которой мне нельзя тут находиться?
Нет… Когда автомобиль подлетел ближе, я узнала этот голубой цвет. Машина Йоргена. Должно быть, ему установили новую силовую матрицу.
Фыркнув, я отвернулась и продолжила путь. Он поравнялся со мной и снизился так, чтобы его голова возвышалась над моей не более чем на метр.
— Штопор? Ты что, действительно собираешься пройти восемьдесят километров?
Я не ответила.
— Ты же понимаешь, что тут опасно. По идее, я должен приказать тебе вернуться. Что, если ты попадешь под дождь обломков?
Я пожала плечами. Я жила у поверхности уже не первый месяц, и по-настоящему опасно было лишь раз — когда я нашла пещеру М-Бота.
— Спенса, во имя Полярной звезды, садись в машину. Я тебя отвезу.
— А ты не должен почтить своим присутствием какое-нибудь шикарное мероприятие для богатеньких?
— Родители еще не знают, что я на больничном. Так что я ненадолго свободен, как ты.
Я? Свободна? Мне захотелось рассмеяться ему в лицо.
И все же у Йоргена есть машина. Многодневное путешествие превратится в поездку на пару часов. Я вознегодовала на него за такую возможность, потому что мне хотелось побыть одной. Наверное, чтобы предаться скорби. Однако в глубине души я знала, что не доберусь до тела Рвоты с тем, что у меня в рюкзаке. Придется возвращаться уже на следующий день.