С Митиной ситуация была пограничной. Я могла как обвинить ее во всех смертных грехах, так и простить.
Уверена, она стойко ждала худшего: моей ненависти, моих криков и обвинений, что не предупредила об опасности, что потащила за собой хвостом в ад, что заставила испытывать боль и муки… и, говоря честно, я вполне могла такое выдать…
Как бы мы не любили других, себя любим больше…
Но все познается в моменте.
Те секунды моего истязания, когда мы смотрели с ней друг другу в глаза, практически ничего не замечая из-за слез, растянулись не просто в минуты, часы, они стали вечностью. Нашей с ней вечностью на двоих. Когда вред причиняли мне, нанося один за другим удары по беззащитной спине, а боль разделялась нами с подругой на двоих. И тишину здания рвал крик не только мой, но и Ирины. И неизвестно, чей звучал громче и пронзительней.
Боль может как разъединять, так и спаивать крепче любых уз. Теперь я знаю это точно.
Раньше у меня была лишь бабушка, теперь же в ближнем круге появилась названная сестра. Та, которая в горящую избу войдет, коня на скаку остановит и собственному горячо любимому брату голову от туловища отвинтит, если он вздумает меня обидеть.
А он вздумает. Специально или нет – другой вопрос.
Просто жизнь в очередной раз сыграет в свою собственную игру, где все мы будем обычными пешками.
Но об этом я узнаю уже позже, когда приду в себя в больнице и пойму, что плен остался позади, мы с Ириной спасены, а впереди… впереди ждет целая жизнь.
Яркая, насыщенная эмоциями и офигенная!
Листаем дальше)
Глава 1
ОЛЬГА
– Ольга, рада, что вы очнулись. Меня Рита зовут, я – ваша медсестра, – дружелюбно информирует девушка примерно моих лет в розовом брючном костюме.
Старательно моргаю, чтобы избавиться от мутной пелены, застилающей глаза, и кривлюсь, пытаясь сделать глотательное движение.
Выходит с трудом.
Горло сухое. Внутри скребет. Язык распух. Не мог же он вырасти, пока я была в отключке? А слюна настолько вязкая, что хоть шарики катай.
Жаль, затея с шариками остается всего лишь затеей. Упадок сил накладывает вето на любые маломальские движения. Даже языком.
Да что там язык, простые вдохи-выдохи и те с трудом даются. Тем более, лежа на животе, когда грудная клетка сдавлена.
Но на данном этапе находиться в кровати иначе невозможно. Либо так, либо на боку.
Последнее, конечно, предпочтительней, но очнулась я именно в положении черепашки. Черепашки, у которой сверху вместо панциря – одна сплошная рана.
Или не одна. И не сплошная. А несколько, но все противно болючие. И это притом, что явно действует обезболивающее.
Господи, и что у меня там?
Сама я наспинной живописи, оставленной моими истязателями, пока не видела. Толком тоже еще ничего знаю, но чувство неприятное: словно я существую отдельно, и эта часть меня – тоже отдельно.
Подгребаю руки поближе к телу, опираюсь на предплечья, напрягаюсь, чтобы хоть немного сместиться вбок, – хочу вдохнуть нормально – и тут же шиплю сквозь плотно стиснутые зубы – ощущение, будто, растягиваясь, кожа на спине лопается.
Мамочки!
Слезы из глаз брызгают.
Хотя откуда бы им взяться, если в организме с жидкостью напряженка, а во рту настоящая пустыня Гоби?
– Оля-Оля, не торопитесь, – подскакивает ко мне медсестра.
Но слава богам, не возвращает в исходное положение, тыча мордой в пол, точнее, лицом в подушку, а помогает довершить маневр и, будто фокусник в цирке, откуда-то извлекает огромную, продолговатую, длиной с человеческий рост подушку для беременных и подсовывает мне под живот.
– Уф!
Состояние – полный ахтунг. Самочувствие аналогичное. А я умудряюсь прыснуть, забыв про желание пореветь и пожалеть себя несчастную.
Ну вот откуда такую прелесть выкопали? Да еще так вовремя. Мы ж в обычной клинике находимся, а не в частном роддоме.