Признаться, только в этот момент обращаю внимание что она пришла не с пустыми руками.
«Да что там, не с пустыми. Кажись, скупила половину магазинов», – поправляю саму себя, замечая, как Ирина вытаскивает из первого прямоугольную коробку, а за ней стопки одежды, новой, еще с ярлычками.
– Так-так-так… – цокаю языком, наблюдая за подругой и ее немного сумбурными действиями. Руки что ли трясутся? – И как это всё понимать?
– Правильно это понимать, Олька… пра-виль-но… – чеканит по слогам Митина, все больше отводя взгляд в сторону.
С чего бы вдруг?
В голову приходят разные идеи, но решаю не тратить силы на пустые домыслы, а четко узнать все, что ее волнует, а меня настораживает и вызывает вопросы.
– Стоп! – командую ей резко и, когда Ирина, замерев на пару мгновений, все-таки оборачивается, маню к себе пальцем. – Иди-ка сюда, моя дорогая, и рассказывай. Что? Как? И почему?
– Э-э-э… – мямлит по жизни очень уверенная в себе подруга, растирая ладони и медленно приближаясь ко мне.
– Блин блинский, Ир, я, конечно, понимаю, что не фиалками пахну после стольких дней без душа, но на секундочку-то подойти можешь, чтоб я тебя обняла и поздоровалась? – ворчливо нападаю, подгоняя ее шевелить булками, потому что, кажется, наконец понимаю, почему она мнется.
– О-о-оль…
– Не Олькай мне, – грожу пальцем. – Ты из-за Аль Мади и похищения паришься? – ответ читаю по глазам. Поэтому просто продолжаю, не дожидаясь откровений. – Говорю один раз, но, надеюсь, доходчиво. Митина, ты не виновата в том, что со мной случилось! Поняла?! Ты – такая же жертва этого арабского маньяка, – чтоб он сдох! – поэтому живо засовывай свою неуверенность назад в жо… или где она там у тебя до этого дня обитала, и топай сюда! Немедленно!
Первый раз на моей памяти у непробиваемой суперженщины Ирины Митиной случается срыв.
Вот она стоит истуканом, глядя на меня и не моргая. А вот делает первый робкий шаг, второй… приближается и непроизвольно громко всхлипывает. Да так пронзительно и болезненно, что сама себя пугается и тут же закрывает ладонью рот.
Вновь замирает. Стоит. Смотрит. Я на нее. И это что-то невообразимое.
В ее подернутых дымкой беспокойных очах так много всего. Страха. Смятения. Робкой надежды. Что до нутра пробирает.
– Ну же! Я жду! – распахиваю руки.
И этого хватает, чтобы Ирина бросилась ко мне в объятия.
Митина преодолевает последний шаг и в последний момент опускается на колени. Обхватывает мои ноги, упирается в них лбом и плачет.
Не наиграно. Не красиво.
Пронзительно и остро.
До кома в горле. На разрыв.
А я реву вместе с ней.
Плюнув на боль в спине, склоняюсь ниже и обхватываю ее за плечи, глажу по спине, зарываюсь пальцами в волнистые каштановые волосы… и тоже выпускаю всю боль наружу. Освобождаюсь от страха, от ужаса, от прошлого, которое больше никогда не повторится.
– Всё, Ирусь, всё. Успокаивайся, – приговариваю некоторое время спустя. – У нас с тобой всё хорошо. Обе живы. Так что прекращаем разводить сырость. Еще не хватало твою репутацию бабы с яйцами подмочить, если кто к нам без спросу заявится.
Несу всякую ерунду, только бы переключиться на что-то более позитивное.
С негативом мы и так постарались. От души оторвались, так сказать.
Нос забился и не дышит. Щеки от соленых слез щиплет. Губы так искусала, что болят. Еще и вспотела, как мышь…
– Не придет никто, не волнуйся, – в последний раз хлюпнув носом, заявляет Митина. И добавляет раньше, чем задаю наводящие вопросы. – Там за дверью нас Самков охраняет. А он еще тот драконище, если не забыла.
– Драконище, которому ты засадила хуком слева, – припоминаю наш веселый поход в клуб и то, как Михаил предложил Ирине провести с ним ночь за деньги, а она ему за это врезала.
Зато теперь не разлей вода. Везде вместе. И это здорово.
– Да, было дело, – соглашается подруга, а затем, в момент став серьезной, переспрашивает. – Ты действительно на меня не злишься?