Погружённая в кресло и увлекательное чтение, леди поглаживала конец тонкого шарфа, обмотанного вокруг шеи. Лица не разглядеть. Медно-рыжие волосы, уложенные в типичную для современных дам причёску, жемчужные бусы, свешивавшиеся из-под шарфа, изящное чёрное платье – всё такое одинаковое. Эффект дежавю, не иначе, как будто он видел эту особу раньше. Он наблюдал сотни подобных женщин. Однако, что-то в ней не переставало его смущать.
Снять ли маску здесь? Дурак несчастный, надо было её оставить в номере, пока никого нет в коридорах. Голова устала от её тяжести, от стягивающих ремней и нехватки свежего воздуха. Так и тянет освободиться, хоть ненадолго, но снова стать собой...
Он прошёл в центр гостиной, и его шаги привлекли внимание одинокой женщины. Она повернула к нему лицо – и часть души его надломилась под натиском осознания. Женщина ахнула и выронила книгу, резко поднявшись с кресла. Она тоже догадалась... и оказалась права.
– Майло?
Дыхание спёрло так, что дышать стало совершенно невозможно. Он сорвал с себя маску, открыв ей шрамированное лицо, лишённое цвета, на котором посреди ссадин рассыпались мелкие волдыри. Вечный калека, стыдящийся внешней порочности. Он всё такой же, в отличие от неё.
Она так изменилась.
– Мейбл...
Не сдерживаясь, она спешно вышла к нему, а затем обняла, что есть силы, как ребёнок обнимает родного человека. Будучи чуть выше его ростом, она почти душила его в объятиях. И он, наконец, сдался, прижавшись щекой к её едва прикрытому плечу.
Мейбл Грин. Боже правый... это же малютка Мейбл!
Сколько ей теперь? Почти сорок? В последний раз он видел её после смерти матери, в 1911-ом. Миссис Грин слегла, пролежала в постели с месяц и скончалась у них на глазах. Более он не мог оставаться в их доме, быть ещё одной головной болью для маленькой Мейбл.
Он пытался её вылечить... Но иногда сама Судьба заставляет тебя отстраниться. Значит, пришло время. Ему так и не удалось ни разу отвести от людей их положенную, старческую смерть.
По крайней мере, миссис Грин ушла из жизни, не чувствуя боли. Он ей это обеспечил.
Мейбл... Её спасение, возможно, спасло его самого. Ей было всего четыре, когда он отбил её у гнусного негодяя, пытавшегося ей навредить. Леди Элеонора оказалась столь любезна и благодарна ему за это, что приютила в фамильном поместье, а иногда и просила сопровождать её в путешествиях, тем самым практически сделав его частью семьи.
Ностальгия. Вместе с радостью воспоминаний она приносит терпкую горечь их завершений.
Вестник Майло проводил Мейбл обратно к креслу и, усадив её, расположился в соседнем. Им было много, о чём побеседовать.
– Значит, ты воевал? – спрашивала Мейбл. У неё, несомненно, к нему предостаточно вопросов, и уж от кого, а от неё ему нечего скрывать.
– Воевал. Разумеется, не под руководством какого-нибудь отряда. Я сам себе воин, но я знал наверняка, кто мой враг, и кто враг тем, кто имеет для меня значение.
– И ты так и нападал? В этой маске?
– О... – Майло покрутил её в руках. – Тогда была другая. Эту я смастерил в прошлом году, – постучал он по кожаному клюву нынешнего экземпляра.
Маска, в глазницах которой отсутствовали линзы, была сшита из разных, потёртых кусков тёмной кожи и украшена разных форм металлическими вставками. И из обычных ненужных крупиц, случайно найденных и собранных, он был способен создавать красивые вещи, особенно когда плохо на душе.
А плохо ему бывает более чем часто в последнее время.
К счастью, разговор с Мейбл как глоток воды смягчал тяжесть утомительных дней, протекающих перед ним без конца. Ему не доставало её внимания.
– И скольких ты сумел вылечить? – который её вопрос из нескончаемого числа.
– Я сбился со счету... Перестал считать, когда их перевалило за сто.
Мейбл тогда накрутила на ладонь жемчужную нить и осторожно спросила:
– А сколько раз ты умирал?
Люди всегда так интересуются смертью...
– Раза три. Не меньше. Хотя...
...свист в ушах, дрожь ржавых пуль, застрявших между мышцами и органами, одна сплошная пелена...
– Может, и больше. Я так часто терял себя, что мне трудно сказать, умирал ли я... или просто впадал в беспамятство.
Мейбл горько улыбнулась, не сводя с него глаз, в то время как он сам, сжимаясь всем телом в кресле, старался не смотреть на неё, избегая старой памяти. Только слушать, исчезая в её голосе.
– Ладно, не будем о плохом, – сказала она.
– Это точно... Не будем, – поддержал он.
А она всё разглядывала его жадным взглядом, немо требуя от него того же. Множество мыслей и эмоций засверкало между ними. Пальцы её готовы были разорвать хрупкие бусы.