Проще простого, подумал Майло, ожидая, что она и сама догадается.
Она и догадалась.
– Из-за меня? – она положила ладонь на грудь. – Так ты... ты вернулся намеренно? Чтобы остаться... со мной?
…грязь души, зло обидчика, угрожавшего маленькой Мейбл, моей малютке, её не забыть, и у других она такая же, у всех, кто пытался...
Он стиснул кулаки, сжал зубы, не спешил признаться, хоть и знал он точно:
...убью любого, кто тронет тебя вновь...
– Я не могу обещать остаться. И я имею в виду не только себя во плоти. Я... я, как и прежде, готов отдать за тебя свою жизнь... если только её заберут у меня.
– Ох, старый ты дурак, Майло, – когда-то она и раньше говорила так.
Он и был старым дураком, нарывающимся на смерть как на рожон. Вновь ища оправдания, он попытался заговорить. Мейбл точас прервала его.
– Нет, Майло, я серьёзно. Пожалуйста, – она резко схватила его сухую, дряблую руку, – я прошу тебя, я требую, чтобы ты пообещал мне хотя бы одно, хотя бы это. Я не прошу тебя помочь нам, пусть я и знаю, что тебя не отговорить от этого. Но пообещай мне одну вещь.
Он уже знал, к чему она клонит, и противился до последнего. Но она сказала:
– Пообещай мне... что не умрёшь раньше меня.
О, как же он мечтал об обратном.
2.
– Нас с мамой пригласили на бал!
Это был один из тех многих прекрасных моментов, проведённых в доме Гринов с малышкой Мейбл. Ей тогда было одиннадцать, но она уже осознавала важность светских событий. Другое дело, что Майло предпочитал участвовать лишь в тех, что устраивала её мать.
– Пойдёшь с нами? – она задёргала его за рукав, пока он сидел за столом отведённой ему комнаты, работая над жидкими составами.
– Увы, вынужден отказаться, – закачал он головой.
– Работа, да? И маска? – надувшись, Мейбл тыкнула в лежащий на столе клюв.
– Так и есть, – Майло отставил колбу с белёсой жидкостью, над которой и трудился. – Ты ведь знаешь мои правила: я не появляюсь на публике без маски. По крайней мере, в большинстве случаев.
– Так надень её!
– Меня туда не пустят.
– С нами обязательно пустят! Они приглашали и тебя!
– Но... у меня работа... – продолжал он оправдываться.
– Работа подождёт! Хотя бы раз, ну пожалуйста!
– Нет, мисс Мейбл, я не... я не умею танцевать.
– Не умеешь? – она всплеснула руками. – Это поправимо. Я научу!
Мейбл потянула его за собой и повела в огромную гостиную дома, где миссис Грин часто проводила салоны и светские встречи. Находясь здесь в подобные вечера, он постоянно представлял себя славянской птицей Гамаюн, к которой стекались странники за необыкновенными историями. Пышное убранство в по-уютному тёплых тонах венчал собой любимый всеми рояль.
По воле случая именно здесь оказался и личный слуга миссис Грин, Рой.
– О, Рой! Будьте добры, сыграйте нам что-нибудь! Мы с мистером Мессенджером будем учиться танцевать.
Майло густо покраснел, что на его мертвенно-бледном лице, где ещё виднелись следы старых шрамов, смотрелось особенно заметно.
– Что ж, раз тебе не трудно... – последняя и тщетная попытка ускользнуть.
– Танцы ещё никому не вредили. Теперь слушай и повторяй за мной. Сперва, возьми меня за талию...
Посыпались ноты пианино – и они закружились, и зашелестело её платье, и он растворился в её очаровании, в тёплой улыбке, в таких лучезарных зелёных глазах...
***
...Их блеск утерян. Он растаял как первая снежинка, как память о далёком детстве.
Мейбл взяла его за руку, и он закивал, очнувшись от видений. Он обещал проводить её до номера, а там он заодно и встретится с Колином Эйткином. Ему было крайне важно узнать человека, которого полюбила его повзрослевшая девочка.
– Если ты понимаешь, на что способен Ловец Памяти – неужели его сила так страшна, что за неё так борятся?
Майло кивнул. Маска снова давила на голову и лицо, потому в момент кивка он чуть зашипел, когда ему вновь натёрло переносицу.
– В зависимости, чья эта память, и кто желает её пережить. Человек умирает, и, если на его шее Ловец Памяти, его душа заперта в мёртвом теле до тех пор, пока Ловца не снимут. В течение часа, а то и меньше, он пожирает все воспоминания души, и на выходе она превращается в тающего призрака, обречённого бродить по земле до конца времён. И некуда ему деться, его никуда не пустят, ни наверх, ни вниз... Ужасно.
– А что с воспоминаниями? Что с ними делают?
– А потом кто-то живой надевает Ловца на себя и, пока он спит, или когда он сам вводит себя в забытьё, он может выборочно наблюдать за тем, что переживала обокраденная душа. Я знаю, что это такое... Я сам смотрел одну память, пытаясь найти её обладателя... и вернуть её. Я так и не знаю, смог ли. Одно знаю точно, что старая память сжигается внутри Ловца, когда он поглощает новую. Это самое худшее.