Мы подхватывали разом, под ногу:
Слышно было, как днепропетровские, стараясь перепеть нас, поют «Марусю»:
На крыльце стоял Арканя. Перед приближением к нему мы прекращали пение, переходили на строевой шаг, прижимали руки к туловищу и ели Арканю глазами.
— Вольно, — разрешал он, — продолжайте прогулку. Перед отбоем чистили сапоги, торопливо курили. Кое-кто успевал даже сесть за письмо.
— Бат-тарея, строиться на вечернюю поверку! — кричал дневальный.
На поверке объявлялись благодарности и наказания, зачитывались наряды на завтра, потом звучала резкая команда:
— Сорок пять секунд! К отбою р-разойдись!
Грохоча сапогами, на ходу сдирая гимнастерки, мы бежали к кроватям. Арканя однообразно кричал:
— Десять… двадцать… тридцать… сорок… а-атбой!
Каждый раз надо было аккуратно уложить обмундирование на табурет, сапоги поставить рядом, а портянки обвернуть вокруг голенищ. Арканя шел вдоль коек и, если видел, что кто-то плохо уложил обмундирование, поднимал и приказывал укладывать заново. Наконец верхний свет убирали, оставался дежурный свет, в коридоре, и если Арканя уходил, то можно было шепотом поговорить. Но усталость была такова, что не до разговоров.
Все легче и легче доставались нам отбои, но мои мучения начались от другого — надо мной, на второй ярус, положили Серегу. Это потому, рассудил Арканя, что мы все равно часто пропадаем по нарядам и нас удобно будить, не тревожа других. Раньше Серега спал с краю, и его длинные ноги никому не мешали. А теперь наши койки стояли в общем проходе, и если бы его тут положить вниз, то он ногами перегораживал весь проход, а так хоть можно было под них нагнуться.
«Снятся солдатам родные деревни и села, — пелось в популярной песне, — снятся им очи и косы подружек веселых, снятся им города, снятся лица друзей, снятся глаза матерей…» Это все-таки сочинил не служащий в ракетных зенитных войсках поэт.
— Подъем!! — как зарезанный кричал дневальный.
— Подъем! — орал дежурный, зайдя заранее на другой конец казармы.
Какое там запомнить, какой снился сон, успеть бы в строй. Некоторые, зная, что будет и второй подъем, пытались залезать под койку, но старшина был зорок.
— Подъем!
Сверху, со второго яруса, мне на шею прыгал Серега. Он, бедный, и сам был не рад.
Причем каждый вечер мы сговаривались, кто выскакивает первым, кто вторым, но утром, резко выхваченные из сна, забывали и рвались одновременно. Так Серега и выезжал на мне в коридор, как Дон-Кихот на лошади. Один раз я проснулся от крика дневального и замер, дай, подумал, подожду, пока Серега спрыгнет. Но он не прыгал, а прошло секунд пять-шесть, и надо было спешить. Я подумал, что Серега убежал, и выскочил. И тут же он с грохотом свалился мне на загорбок. Оказывается, в это единственное утро он тоже решил соскочить попозднее, чтоб не на меня, а на пол, а потому подождал — меня нет — и решил, что я уже в строю.
Арканя кричал для бодрости:
— Это не солдаты, это бабы рязанские.
Он засекал не успевающего со всеми и из-за него приказывал разойтись и вновь строиться, и так раза по три. Мы, ругая того, кто не успевал, разбегались и сбегались. Если же все успевали, то все равно находилась причина наказания — кто-нибудь не наматывал портянки, совал за пазуху, а у Аркани на это дело был глаз зоркий.
При всем этом Арканя добивался от нас бодрого, веселого вида. Если видел кого заспанного, щурясь, шутил:
— В строй поставили, а разбудить забыли?
Иногда он проводил зарядку сам, иногда поручал сержантам. Отличие было в одном — сержанты направляли вокруг плаца по асфальту, а Арканя, жалея сапоги, гонял те же десять кругов по земле. Зарядку он даже интереснее проводил, чередовал бег с прыжком через коня. Ему нравилось, что мы все прыгаем, только Боря застревал. Но мы, кто-нибудь двое, бежали рядом с Борей с двух сторон и помогали прыгнуть.
Раз старшина прогнал нас через полосу препятствий. Вот тут-то мы затосковали. Причем, жалея гимнастерки и галифе, старшина выключил из задания два препятствия — проползание под колючей проволокой и влезание в окно третьего этажа, но и того, что осталось, хватило для уныния. Эти бревна, эти зигзаги, эти ямы с водой, пока не налитые, эти траншеи… Все вместе взятое было названо Арканей так: