Я пошел купить свечей на следующие случаи «окольцовки» и заодно погрелся, так как было морозно. И весело слушал, как мужик, зашедший после бани отметиться, рассказывал, как они там во тьме шайками гремели. «В парилке-то от кирпичей светло, сколь натопили, а в самой-то бане лбами стукались. Потом дядя Миша фонарь принес». Дядя Миша — это знаменитый нижне-ивкинский банщик знаменитой Нижне-Ивкинской бани. Чем же знаменита баня? Паром и деревянной парилкой. Еще в этой бане живет сверчок. А чем знаменит дядя Миша? А тем, что не пьет. Ни грамма. Известно его выражение: «Топят у нас не газом, а дровами, да сами-то кочегары под газом». А топят сейчас старой школой, потом будут разбирать на дрова старый интернат. «Ну как водичка, — спрашивали мужика, — мокра?» — «Мокра, говорю, дядь Миш, нет ли сушеной после бани обдануться». Еще над мужиком смеялись, что тащит из бани веник за десять копеек, да еще и выпаренный. «Не на венике, на вине экономь». — «Ну так этак, конечно, — соглашается мужик, — пропьешь ворохами, не соберешь крохами». Но веник не выбрасывает.
Очередь движется поступательно, никто, даже близкие знакомые буфетчицы, не минуют ее, и вот еще один мужик, достигнув прилавка, наваливается на него, облегченно вздыхает: «Ну, теперь уж лежа, да долежим». И вижу в мужиках родное с детства, дядю Васю, например, его проделки. Как его оставили на огромное хозяйство, а у него и без хозяйства нашлось дело — вытягивать через соломинку брагу из трехведерного бочонка. А почему через соломинку? А потому что нельзя было нарушить теткину печать, хоть и не сургучную, из ржаного теста, но не менее строгую. Дядя хотел спокойно пить свой коктейль и кормить никого не собирался. Поросенок устал рехать, смирился, как и остальные животные. Но не гуси. Эти орали так надсадно, что отравляли наслаждение. Тогда что сделал дядя? Он намешал в корм гусям крупной соли, гуси набросились на еду, наелись и пошли, довольные, на речку. Там наплавались, наигрались, опять захотели есть. И пошли к дяде. Но жажда от соли повернула их вспять. Так и ходили гуси целый день. Напьются, пойдут домой, опять поворачивают.
— В аду много котлов стоит, — рассказывает соседу за столиком, а значит, и мне мужик с веником, — в одном котле наши, ну, вятские, в других разные — сибиряки там, Кавказ, костромские, воронежские… И вот, у всех котлов дежурят, чтоб не выскочили, а у нашего нет. Почему? А, говорят, вы сами, если кто выскочит, обратно притопите.
Ограбили магазин
И ограбили-то его как-то по-смешному — вытащили из склада ящик сока, который никто не мог выпить за последние пять лет, и несколько банок маринованных помидоров, которые опять же зеленели годами внутри да краснели ржавчиной крышек снаружи. Вытащили, но не утащили, спрятали у выхода на улицу под лестницей. Но ведь замок сломан, накладка выворочена: кража со взломом! Увидел это утром грузчик Манаенков, отец двух детей, пьющий человек. Сказал заведующей. Та звонить в райторг, оттуда ревизия, на дверях слово: «Учет». А так как учет был недавно, то сразу поняли, что что-то неладно: или заворовались, или еще что. Тут и участковый, тут и разговоры. Тут и находка — недопитая бутылка около вытащенных банок. Мнение мужиков в пивной было двузначным: или шнурки (подростки) полезли и кто-то спугнул, или кто-то уж такой пьяный, что не понимал, что делает, если уж даже допить бутылку сил не хватило. «Как-то же уполз». — «Придремал, да очнулся, да и пополз домой, а зачем приходил, и сам не знает». — «Сейчас, поди, и не помнит. Буди опохмелится, дак очнется».
У меня наутро после ограбления, когда о нем не знали, кончился газ, я пошел к хозяйке. Дома был Коля, он лежа читал «Вечный зов» и сопоставлял текст книги с экранизацией, находя разницу и ругая писателя за то, что в книге не так, как в кино. «Ты чего не заходишь?» — спросил я. Коля объяснил, что он встал на «просушку» и третий день читает. И что скоро пойдет в библиотеку менять книги.
А вечером пришел, показал испачканные краской пальцы и ладони и сказал, что снимали отпечатки, что завтра повезут в милицию, в райцентр Кумены. «Дактилоскопия, мать-перемать», — сказал он, отмывая руки арабским стиральным порошком.
Но посидел у меня бодро, пили чай, он курил, рассказывал опять об армии, о том, как приходили посылки, что никто не «курковал», то есть не прятал от других присланное, что «кускам» (сундукам, макаронникам) доставалось. Рассказывал, как грузили вагоны запчастями для тяжелых машин. «Рессору от «Урала» в одиночку таскали. Ты таскал? Нет? Но главное — скреперская резина — триста семьдесят пять килограмм». Но Коля хоть и бодрился, видно было, что поездка в район неприятна ему.