А внизу — железная дорога, которая здесь, близ Матвеева кургана, делит землю на свою и чужую. Куда отнесет ветер летчика, оставшегося без надежных крыльев? Понес на запад, к новым испытаниям его характера, его воли.
«Страх, охвативший меня на какое-то мгновение, не нарушил ясности мысли, — продолжал Лавриненков. — Не хочу, не хочу очутиться у фрицев! — протестовала во мне каждая клеточка. Начал вертеться, раскачиваться в воздухе. Уже взорвались оба падавших самолета. Уже «кобры» моих товарищей растаяли в синеве. Мимо просвистела пуля, отстрелила купол. Мне сдавило горло. Я закашлялся, ртом пошла кровь. Наконец, почувствовал под ногами мягкую землю. Парашют немного протащил меня. Несколько гитлеровцев схватили меня и поволокли в траншею. Навалились, придушили, обезоружили, начали обыскивать. Потом услышал над собой властный голос. Один из гитлеровцев, взяв меня за плечо, помог подняться. Пять или шесть солдат, наставив автоматы, стали вокруг. Вперед шагнул офицер, подтолкнул меня. Я догадался, что надо идти…
Тяжко идти, не ведая куда. Я боялся выстрела в затылок, боялся, что не успею бросить в лицо врагу свое проклятье.
Под дулами автоматов впервые подумал: как держать себя на допросах?
Из летчиков нашего полка, сбитых над оккупированной территорией, домой никто не возвращался, их горькая наука осталась неизвестной. Надо бежать! Только бежать! Решил это и почувствовал, как сразу стало легче».
Его привели на допрос к генералу.
— Кто вы? — спросил он через переводчика-майора.
— Я летчик, Герой Советского Союза, — твердо ответил Лавриненков, вспомнив, что в нагрудном кармане лежит письмо друга, из которого немцы узнают, кто он.
— Почему вы пошли на таран нашего самолета?
Пришлось объяснить ситуацию, сложившуюся в воздушном поединке с «рамой», о неожиданном столкновении с ней.
— Но у нас есть свидетель, который утверждает, что вы намеренно таранили нашего разведчика.
«Через минуту в комнату вошел высокий светловолосый офицер. Голова и левая рука его были забинтованы, куртка расстегнута, на кителе поблескивали какие-то нашивки и награды.
Мне объяснили, что это знаменитый летчик-разведчик, работающий на танкистов. Раненый заговорил тоже.
— Господин генерал считает, что вы сбили нашего аса, нарушив законы ведения войны в воздухе, — торжественно переводил майор. — За таран вы будете наказаны».
Эта реакция фашистов на таран — не высшая ли оценка русского рискованного приема?
Лавриненкову не поверили. Через несколько дней сидения под стражей его привезли на немецкий аэродром. Как стало вскоре понятно, для показа гитлеровским летчикам: те хотели увидеть советского аса и побеседовать с ним. Его подводили то к «хейнкелям», то к «мессерам»: пусть русский посмотрит, какие у них отличные боевые машины!
— Ваши летчики начали драться с нами на вертикалях, — заметил один из пилотов.
— Значит, есть у нас и боевая вертикаль, — ответил Лавриненков.
«Немецкие пилоты с интересом ощупывали мою гимнастерку, заглядывали почему-то под нее. Пробовали пальцами мышцы моих рук. Увидев окровавленную нижнюю сорочку, покачали головами, отошли.
— Вас сбивали раньше? — спросил старший из них. — Нет.
— Выбрасывались из самолета в воздухе? — Нет.
— Как ваши летчики ведут бой на «яках» с «мессершмиттами»?
О секретах ведения боя он рассказывать не должен, и не будет, и потому ответил, что после удара головой о прицел плохо соображает.
— Почему ваши идут на таран? — спросил, наконец, один.
Все замерли в ожидании ответа. Может быть, это и был главный вопрос, ответ на который хотели услышать фашистские асы.
— Если кончились патроны и диктует обстановка, — ответил Лавриненков.
Вокруг возмущенно зашумели. Растолкав коллег, вперед выступил офицер со шрамом на скуле и запальчиво заговорил, а переводчик еле успевал переводить:
— Меня таранил ваш летчик. Если бы это был ты, я своими руками придушил бы тебя.
— Какой самолет вас таранил? — бесстрастно спросил Лавриненков.
— ЛаГГ-3 — показал три пальца пострадавший от тарана ас».
Вскоре Лавриненкова и другого летчика, сбитого под Краматорском, перебросили на самолете еще дальше на запад, в днепродзержинский пересыльный лагерь для авиаторов при штабе 6-го германского воздушного флота. Многие наши летчики попали в плен недавно и, когда Лавриненков называл свою фамилию, жали руку: «Слышали о тебе, читали в «Звездочке»: ты 26 фашистов сбил, герой!» — делились своими планами на побег.