Он замахнулся, а я был просто в ступоре и даже не пытался отстраниться, его руку перехватил Олег. Но мне было все равно — я слышал, как рушатся мосты, я видел, как рвутся нити, я чувствовал, как сгорает нечто очень важное в душе Олега — мир вокруг меня разваливался…
— Не стоит, — голос мертвый, — я просто… старый друг… и уже…уезжаю.
— Нет… Олег, нет… я все объясню… — пытаюсь заглянуть в глубь его глаз.
Но он смотрит так, словно вот сейчас, сию минуту, удаляется, уходит куда-то, вот вроде он здесь, но на самом деле его уже нет. Его нет рядом со мной. «Не хочу… Не уходи…»
— Олежа, постой… — я уже совсем не обращаю внимания на Серегу, но и он смотрит на Олега и молчит, — Пожалуйста…
— Не надо, Артур. Я… понимаю… — коснулся костяшками пальцев моей щеки, я перехватываю ладонь… И словно слышу несказанное «…но не прощаю…»
— Не стоит, — он качает головой и вынимает ладонь из моих ослабевших вмиг пальцев. — Тогда был твой выбор. Сейчас мой. Прощай, — разворот, и он уходит. Спокойно. Не торопясь.
А я стою, смотрю ему в след, и понимаю, что уже все бесполезно, бесполезны любые слова, любые действия. Если бы он накричал, избил, унизил, выплеснул бы на меня свое презрение… еще был бы шанс. Но вот так уйти… Он не дал мне этого шанса.
Этот его прощальный взгляд я уже не забуду. Не смогу. В нем было… все. Просто нет слов, чтобы это «все» передать.
Я стоял там, недалеко от своего дома, один — когда и куда ушел Сергей, даже и не заметил, не до него мне было, — и понимал, что этот наш второй шанс, подаренный судьбой, я не смог удержать, а Олег… А Олег не мог… удержать в одиночку.
Олег.
И все-таки я не выдержал. Мозг говорил «нет», а ноги уже несли к дому Артура.
Зачем — непонятно, номер квартиры я все равно не знал, только подъезд. Но надеялся, что спрошу у какой-нибудь бабули, где они с Татьяной живут. Уж беременную девушку трудно не заметить, даже если соседи и не слишком общаются.
Шел и думал: «Ну вот приду, и кто мне там будет рад? Артур, наверняка, будет чувствовать себя неловко, Татьяна злиться, что из-за меня он не ночевал дома». Мысли мои прервал телефонный звонок. Посмотрел на дисплей, не поверил глазам — звонил незнакомый номер. Я уже хотел ответить на вызов и поднес трубку к уху, когда, подняв голову, наткнулся взглядом на Артура. Сбросив вызов, я подкрался к нему сзади:
— Я весь внимание.
Было весело наблюдать Артуркино удивление, когда у себя за спиной он услышал мой голос и повернулся. Было вообще хорошо на душе. Я, наверное, улыбался как последний придурок, не в силах обуздать радость от того, что он позвонил, и что вот он стоит рядом, смотрит сначала растерянно и удивленно. Потом — с таким не скрываемым желанием прилипнуть ко мне, что моя улыбка расползается по морде еще шире.
От его внезапного "Прости" я даже вздрогнул. В сердце кольнуло. Хотел спросить "За что?", но не успел.
Откуда вылетел этот парень, я так и не понял. Но видел его лицо. На нем столько боли, злости… И этот порыв ударить Артура. А его голос и слова словно ножом полоснули от мозга до сердца.
Ударить, конечно, Артура я не позволил. Хотя мне самому очень хотелось это сделать. Артур что-то пытался мне объяснить, схватил мою руку, когда я дотронулся до его щеки с внезапным желанием унести на пальцах ощущение тепла его кожи. Как глупо. Как все это глупо. Моя идиотская эта любовь, эти мои страдания и надежды. Этот мой приезд. Это мазохистское желание сделать себе еще больнее, чем есть.
"Не стоит, ничего все это не стоит", — кажется, первое слово я произнес вслух.
— Я все объясню, — слова, как сквозь вату, к моему застывшему мозгу, умершему сердцу.
Я мертв, зачем мертвецу объяснения?
На ватных ногах пытаюсь сбежать от всего этого, и в первую очередь от самого себя. Но сбежать не получается, ноги не слушаются. Приходится уходить медленно, ощущая спиной ЕГО взгляд.
Не помню, где был и что делал. Очнулся только, когда меня переспросили:
— Молодой человек, говорите, куда вам билет?
Стою у железнодорожной кассы. Только сейчас доходит, что еще неделя занятий. Но уже на все наплевать. Больше ни одного дня не останусь в этом городе.
Словно зомби собираю вещи. Телефон надрывается. Отключаю и вытаскиваю сим-карту. Слабость такая, что приходится сесть на диван. Начинается истерика. Сначала нападает ржач. Смеюсь и повторяю, как идиот, мысли, прожигающие мозг:
— Вот я придурок. Артур — такой чистый, такой невинный. Ангелочек мой. Жена у него, ребенок будет, нельзя рушить семью. Любовь у нас, но нельзя. Идиот. Придурок гребанный. Да у него таких как ты… Ему пофиг и на тебя, и на семью. Это ты носишься со своей любовью как дурень с торбою.
За что? За то, что я изменял жене? Ты за это наказываешь меня, Господи? За это? Наказал, етишь твою мать. Наказал, что еще надо?
Смех переходит в всхлипы. И вот я уже вою во всю свою глотку, наплевав на соседей, на то, что я мужик, а мужики не ревут. Ревут, еще как ревут. Я ревел. Я выл, лез на стены. Бился об них головой. И только когда приложился так, что в глазах замелькали звездочки, мозги, наконец, встали на место.
Аппатия и спокойствие. Завтра я уезжаю. А сегодня нужно поспать. Валюсь на подушку и вырубаюсь.
Поезд уносил меня от этого города. От последней моей надежды и мечты. На душе было пусто. Сердце больше не ныло и не болело. Оно превратилось в камень. В кусок льда. И от этого кровь моя тоже больше не была горячей. Разносилась по венам холодная, словно ледяная вода, наполняя каждую мою клеточку безразличием и апатией ко всему.
Я смотрел на мелькающий пейзаж за окном и вполуха слушал болтовню соседа по купе. Вернее даже не слушал, а делал вид, что слушаю. На самом деле мне стало наплевать на людей. На их разговоры, чувства, действия. На все. С сегодняшнего дня больше никого к себе не подпущу. Не дам проникнуть в мой кусочек льда, ни одного обманчиво-теплого слова. Секс, только секс. Никаких чувств больше не будет.
Взглянул на парнишку, болтавшего без умолку. А что, вполне подходящий сексуальный объект.
— Трахаться хочешь?
Глаза у парня по полтиннику. Покраснел как рак, поперхнувшись на полуслове.
— Т-ты, в-вы… о чем? — заикается бедолага.
— Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
Парень пулей выскочил из купе. А я выудил из сумки чебурек, купленный на вокзале и уже совершенно холодный, и методично стал его пережевывать.
Пацан, видать, поболтался в тамбуре, но усталость взяла свое. Он, с опаской косясь на меня, улегся на своей полке. Поезд был проходящий, и купе до самого Новокузнецка оказалось в полном нашем распоряжении. Проводница, проверяя наши билеты, поведала, что две другие полки не заняты, их пассажиры вышли еще до Новосибирска.
— Ты что, голубой? — пацанчика явно разбирало любопытство.
— Нет, просто трахаю все, что шевелится.
— Что, и животных можешь?
Меня его вопрос развеселил, поэтому я ему и ответил:
— Конечно. Говорю же — все, что шевелится.
Надо было видеть его лицо. Когда, не удержавшись, я начал смеяться над его вытянутой физиономией, до него дошло, что я над ним прикалываюсь. Он с обидой отвернулся к стене.
— Да ладно, не дуйся. На самом деле я трахаю только симпатичных девушек и юношей вроде тебя.
— И что, все вот так легко дают себя трахать? — с ехидцей в голосе поинтересовался он, повернувшись ко мне.
— Ну, смотря как уговаривать. Вот как думаешь, смогу я тебя уговорить? — с этими словами я пересел к нему и, приобняв парнишку одной рукой, второй мягко ухватил его за пах. Он дернулся, но я, не дав ему отстраниться, впился губами в его рот.
Это был первый парень, которого я целовал кроме Артура. Я поймал себя на мысли, что в принципе мне уже по барабану кого целовать, девушку или парня. Ощущений все равно — никаких.
Пацан же, весь напряженный под моими руками, стал потихоньку расслабляться, а моя рука ощутила, как наливается и твердеет его плоть. Он рывком отстранился от меня, высвобождая свои губы, посмотрел ошарашено и растерянно.