- Этого не будет! – отвечаю я ему резко и сурово, - Я не извращенка, чтобы спать с собственным отцом! Что об этом скажет клан?!
- Ничего не скажет. Никто об этом не узнает…
Ах, вот как?!
- Пошел нахрен! – визжу я истошно и от крика с магией баньши даже он вздрагивает и отшатывается назад. Но это всё. Всего мгновение – и лицо отца искажает самодовольная ухмылка.
- Ты сильная, Нина. Ведь ты моя дочь. Потому, наверное, и не могла зачать, ведь все твои любовники были по сравнению с тобой слабаками. Но я-то, Нина, твой отец! Твоя сила – это моя сила! И ты родишь мне замечательного ребенка!
- Хрен тебе, а не ребенок!
Я глубоко вздыхаю. Одновременно – срываю к чертям все предохранители.
Женщины-баньши в разы сильнее мужчин. А моя мать была сильнейшей даже среди женщин. Я помню, как в детстве она ласкала меня, нежила, называла «цветочком» и «солнышком», гуляла со мной по полям и делала венки на голову. Мы ловили с ней стрекоз, играли в донялки и в мячик. Со мной она была самой нежной и ласковой матерью.
Это не мешало ей быть суровой и даже жестокой с остальными. Во время обоих Мировых войн она не сидела покойно дома, занимаясь хозяйством и делами фейри. Она была на фронте, скрывала свою истинную сущность, но под покровом ночи рвана нацистов и воевавших на их стороне фейри в клочки. Буквально купалась в их крови и эти воспоминания благодаря нашей общей с ней крови и магии передались мне не хуже чем запись на видеокассетах.
Потому я знала – хоть внешность мне досталась от отца, своей силой я пошла в мать. Я еще своей яростью и жестокостью.
Поэтому в один миг отец просто перестал для меня существовать. Отныне предо мной – больной сукин сын, который так рьяно трясется за свое комфортное жилье, что готов заделать ребенка собственной дочери. Я и так не особо уважала его как личность, хотя любила как отца, но его эта последняя выходка и вовсе отрезала меня от него. Навсегда.
Поэтому – долой плотину, что всегда сдерживала мою истинную мощь. Я покажу ему себя настоящую.
Моя сила несется совершенно свободным потоком, наполняя собой каждую клеточку, каждый нерв и каждую каплю крови. Мне совершенно не страшно, хоть и непривычно не чувствовать преграды и замков, всегда отделяющие ее от меня. Энергия иголочками пронзает мою кожу, но это больше щекотно, чем неприятно, и когда легкие уже почти разрывает не сколько от воздуха, сколько от смертельной магии баньши, я широко открываю рот и кричу. С чувством, с наслаждением и яростью.
Наблюдаю за тем, как расширяются сначала в недоумении, а потом в ужасе глаза отца. Когда вся краска сходит с его кожи и он медленно приваливается к косяку, а потом и вовсе сползает вниз.
Я кричу.
Я физически чувствую, как из него уходит жизнь и силы. Впитывается в пол, растворяется в воздухе, вздыхает светлячками и исчезает искрами от углей.
Я кричу.
Последний вздох. Последний трепет длинных, по-женски изогнутых ресниц.
И ужас в глазах фейри застывает навсегда. Только тогда и я смыкаю губы и торжествующе вскидываю подбородок.
Мне здесь делать нечего. Прочь отсюда. Пусть клан сам разбирается. Неважно, за что, но я убила старейшину и собственного отца. И последнее, что мне нужно – это разбираться с местной бюрократией.
3
Это невероятное ощущение – бежать босиком, простоволосая, по покрытому прелой листвой и сухостоем земле. Уклоняться от опасно торчащих веточек, что цепляются за шевелюру, вдыхать густой ароматный воздух.
Но еще невероятней – ощущать во всем этом свободу. Я никогда не считала себя узницей, почти не страдала от невозможности делать то, что хочется. И сейчас просто наслаждаюсь, с каждой минутой удаляясь все дальше и дальше от территории клана на восток. И плевать, где я окажусь в итоге. Сначала – просто пойти на поводу собственных чувств, взывающих к бессмысленной беготне и движению.
Разумеется, я не ушла просто так, в чем была, сразу же после совершенного возмездия. Я поднялась в свою комнату, оделась в удобный спортивный костюм, покидала в сумку немного одежды, сменную обувь и пару полотенец, а на кухне взяла пару ножей, воды в бутылке и еды. Еще нашла немного наличности и драгоценностей, засунула их в боковой карман и, никем не замеченная, сбежала.