другую тему, – и у вас все хорошо, монастыри строятся, людей в
храмы приходит все больше, власти не притесняют.
– Ну не скажи, не все здорово. Теперь в Эстонии две право-
славных церкви, нашу не регистрируют и имущество не отдают,
храмы арендуем.
– А что, двадцать пять лет назад было лучше? Могли разогнать
ваш монастырь в любой момент! Не так ли? Выжили и
справились. Сейчас никто вас не гонит и не закрывает, и можешь
не бояться, не выгонят! А что храмы вашей церкви не при-
надлежат по бумагам и по решениям властей, то это ничего не
значит. Сама знаешь! Где главный церковный храм строится? В
душах человеческих! Сможете там построить, будете
благоденствовать. Что касается зданий храмов и монастырей, то
59
не беспокойся, все ваше будет ваше. И церковь вашу
зарегистрируют. Не сразу, правда, придется лет пять подождать.
И обитель твоя еще больше процветать станет. Сейчас крыши
краской красишь, пройдет десять лет, и медью купола покроешь.
И золотом. Но это уже без тебя, извини! – Мария, как всегда, была
прямолинейна.
– Спасибо, это хорошая весть для меня.
– Что не успеешь золотом купола покрыть? – улыбнулась гос-
тья.
– И это тоже, – приняла грустную шутку Валентина.
Женщины помолчали. За небольшую паузу. Валентина успела
удивиться тому, что одежда Марии была современной, хоть и
простой, и сшитой на швейной машине.
– Удивляться нечему, твои сестры шьют, – нарушила молчание
Мария. – Ты не знаешь, а они шьют. Что же мне, вечно в древнем
балахоне ходить?
– Да, господь с тобой Мария, пусть шьют, я им помогу, если
скажут.
– Не скажут, ты же знаешь. – Я еще и из-за этой девушки
пришла, Ольги, – Мария опять сменила тему. – Наша она, наша.
Не гони ее. А отпусти недели на две-три в мир. Пусть поживет
там. Плохого ничего она не сделает, ей тоже. А что грешного в
том, если она в любви своей пройдет до конца, а так и будет?
Потом пусть вернется в монастырь. А что дальше, ни мы, ни она
не мы не знаем. Сынок мой решит!
– Спасибо, Мария, а то мне было не придумать, что делать в
таком деле. И монастырь жалко. И девушку...
– Да все у нее будет хорошо, хотя, временами будет и ой как
трудно, но со всем она справится, все сумеет и преодолеет. В этом
и ты ей поможешь, сумеешь.
– Сегодня у тебя только хорошие новости, Мария.
– Наверно так, – опять перемена темы. – Еще скажи Февронье,
что Прохор ее погиб в 1943 году в Германии в лагере
военнопленных. Похоронен он на кладбище в городе
Герлесхаузен. Ряд 7, место 137. Пусть на кладбище съездит,
помолится за его упокой. А заодно и за всех христиан там
похороненных. На это кладбище ни разу православный
священник не приезжал.
60
– Не волнуйся, доедет, – Мария отреагировала на возникшую у
Валентины мысль о том, что Февронья совсем уже плоха, – а в
помощь ей дай Ольгу. У нее с английским языком все в порядке,
в Германии его понимают.
Игуменья была удивлена последней идеей Марии, но спорить
не стала, молча кивнув в знак согласия.
– Все, Валентина, пора мне.
– А куда теперь?
– В Испанию, под Валенсию, там тоже меня ждут.
– Увидимся еще?
Мария пристально и с жалостью взглянула на игуменью и
через мгновение, полное грустных мыслей обеих женщин,
ответила:
– Еще раз увидимся, последний, извини!
– А когда? – проявила настойчивость игуменья.
– Через десять лет, семь месяцев и четыре дня, – без паузы
ответила Мария, которая сегодня была почти безжалостна в своей
прямоте.
– Долго ждать придется! – вздохнула игуменья, а про себя
подумала, не стесняясь того, что Мария прочитает ее мысли: «И
кого жалеть? Людей? Отдав им единственного сына? И после
того, что они с ним сделали?»
– Не права ты, Валентина, не права, жалею я людей. И я не
права, что так резка с тобой, просто устала я сегодня, я же не бог!
– Мария сначала ответила на несказанное игуменьей, а затем на
сказанное. – Зато много еще хорошего успеешь сделать!
– Не бог я, - повторила гостья, отвечая на возникшую у
Валентины мысль, – обыкновенный человек, просто есть у меня
такая возможность, привилегия за мои материнские страдания:
иногда попросить у бога за людей. А выполнит он мою просьбу
или не выполнит, это уже он сам решает, хоть и сын мне…