— А у нас? — спрашивает Курчатов.
— А что у нас? — Феликс потягивается, делает несколько приседаний. — У нас пока антракт. Вся надежда на нас.
— Ну, не вся… — примирительно гудит Витя.
— Ну кто еще? Старики, конечно, еще трепыхаются, а весь цвет-то где?
— А перед войной, помните? Как Флёров и Петержак рванули! А?
— А Александров? — напоминает Лена. — А Алихановы? Это же первоклассные работы были!
Они загораются, щеголяя друг перед другом своими знаниями, оказывается, что они действительно кое-что знают, читали.
— А Курчатов, Курчатов! По сегнетоэлектрикам, по циклотронам…
— А Харитон… Изотов. Да, были люди…
— Может, живы… — сомневается Вася.
— Эти мужики могли бы соответствовать. Они тянули.
Донесся колокольный звон с церкви. Все примолкли, слушают, погрустнев.
— А может… — говорит Вася. — Кто-то же делает бомбу.
Лена хозяйственно свертывает остатки продуктов.
— Все равно мы обгоним американцев.
— Это почему же? — интересуется Курчатов.
Феликс пренебрежительно фыркает.
— Настоящие физики, отец, всегда против невежества и реакции. Еще со времен Галилея, когда ваша церковь мучила его.
— Между прочим, не наша, — поправляет Курчатов, — но неважно.
— Сейчас все зависит от физиков, вся судьба человечества.
— Почему же не от химиков, не от врачей? — говорит Курчатов.
— Да, Феликс, ты тут подзагнул! — басит Вася.
— Нисколько!..
Тем временем поверху к ним подъезжает ЗИС-101. Резко тормозит. Из машины выскакивает Переверзев.
— Игорь Васильевич! — кричит он.
Курчатов, который внимательно слушал Феликса, неохотно поднимает голову, кивая: сейчас, мол. Феликс умолкает.
— Давай, давай… — приглашает Курчатов, но Феликс уже настороженно замкнулся.
— Неважно… это так… — бормочет он.
Курчатов надевает накинутый на плечи пиджак. Прощально оглядывает высокое небо, речную даль и этих ребят.
— Между прочим, кроме бария, — говорит он, — получается еще криптон, это очень просто. Атомный номер урана девяносто два. Бария — пятьдесят шесть. Значит, остается тридцать шесть. Верно? Это и есть криптон. Ну, счастливо…
И уходит к машине. Лихо развернувшись, она взлетает по косогору…
— …Пятьдесят два… Пятьдесят один… — ровно и бесстрастно звучит команда отсчета.
Парусники скользят по бухте мимо Инкермана, Константиновского равелина. Бьется волна о теплые щербатые камни Приморского бульвара тех дореволюционных времен, когда Курчатов, гимназистом, наезжал с отцом в Севастополь. Прыгают в воду мальчишки и тут же карабкаются обратно по каменной кладке, блестя коричневыми телами. А по бульвару шагает военный духовой оркестр, и повсюду сверкает море — детская мечта Курчатова, извечная его мечта.
— …Сорок восемь… Сорок семь…
Красное знамя развевается над головами красноармейцев. Впереди командир с шашкой, перепоясанный ремнями, за ним кавалеристы с карабинами в будённовских шлемах. Горнист поднимает трубу, цокают подковы по булыжной мостовой.
Лесной проспект Петрограда, и в конце его сквозь сосны белеет колоннада Политехнического института.
У доски приказов толпа. Курчатов, совсем молодой, высокий, худой, поверх голов всматривается в плохо отпечатанный листок:
«Курчатова И. В., студента кораблестроительного факультета, — отчислить за академическую задолженность.»
Всплывает голос неумолимого отсчета:
— …Тридцать пять… Тридцать четыре…
Поеживаясь на холодном ветру, в своей потрепанной куртке, Курчатов шагает, размахивая связкой книг, по Николаевскому мосту через Неву. Обгоняя его, трусят извозчики, бежит красный трамвай с открытыми площадками, с громкими звонками. Еще на вывесках: «Булочная Филиппова», «Рыбачий кооператив». Это Петроград 1924 года, нет, уже Ленинград, потому что май месяц и по Неве плывет ладожский лед.
Под плакатом «Долой неграмотность!» сидит укутанная в платок торговка семечками и маковками.
На набережной можно было еще встретить точильщиков с точилом на плече, маляров с кистями, трубочистов; еще путейцы носят фуражки с инженерным значком, а служащие идут с портфелями; много людей еще в шинелях и кожанках.
Вдали видны стапеля и краны Балтийского завода. Там ремонтируют пароходы с высокими трубами, а по Неве шлепают старенькие колесные пароходики.
Курчатов спускается по гранитной лестнице к воде, смотрит на этот морской Ленинград, с бескозырками, верфями, памятником Крузенштерну, с бухтами каната, лежащими здесь на набережной, и разбитыми миноносками, что ржавеют у пирсов.