Стивен озабоченно сдвинул брови.
— У тебя болит нога? Я приведу лекаря.
Болела не только нога, пронзенная стрелой, ныли и другие раны, о которых Девлин не сказал лекарю. У него отнимался правый бок и было больно дышать. Девлин подозревал, что сломал одно или два ребра. Обожженные ядовитой кровью скримзаля руки горели, а на голове вспухала здоровая шишка. Но все говорили, что он отделался гораздо легче, чем можно было ожидать. Многие назвали бы его счастливчиком.
— Нет, — отказался Девлин, — не надо лекаря. Я просто хочу отдохнуть. А ты иди к рыбакам и веселись вместе с ними. Им нужно отметить этот праздник и убедиться, что они живы, а скримзаль навеки мертв. И они вполне заслужили, чтобы для них играл и пел лучший менестрель Кингсхольма.
— Ну, если ты так считаешь… — Стивен порозовел от удовольствия.
— Ступай, — приказал ему Девлин.
Когда юноша ушел, Девлин тяжело привалился к подушке у изголовья кровати. Малейшее движение вызывало жгучую боль во всем теле. И все же он вытерпел худшие муки и остался в живых. Скоро раны затянутся, а боль превратится лишь в воспоминание. Боги опять пощадили его. Он проклинал их, хотя и спрашивал себя, что еще они приготовили для него.
Праздник затянулся до глубокой ночи. Девлин слышал, как веселятся жители деревни, но не испытывал к ним зависти. Какая-то добрая душа позаботилась о нем: оставила в хижине поднос с лучшей едой, какая только была в Гринхольте, и глиняный кувшин, наполненный прозрачным напитком под названием «кельдж». Семь разных видов рыбы неприятно напомнили Девлину плоть скримзаля, и он отодвинул поднос, не прикоснувшись к еде. Кельдж, напротив, оказался приятным сюрпризом. Чистый, как вода, он обжигал горло огнем и приятно согревал желудок.
На следующее утро Девлин расплачивался за удовольствие: он проснулся с тяжелой головой, покрасневшими глазами, и у него едва хватило сил, чтобы встать с кровати и одеться. Однако он не хотел задерживаться в деревне ни дня, поэтому попросил хозяйку хижины найти Стивена и сказать ему, чтобы готовился к отъезду.
Как только Девлин ступил за порог, у него заслезились глаза от яркого света, и он поднял руку, чтобы заслонить их от солнца.
— Слава победителю озерного чудовища! — закричал кто-то, и целый хор голосов подхватил: — Слава! Слава!
Девлин вздрогнул. Похоже, провожать его высыпала вся деревня. Кое-кто из рыбаков тоже выглядел неважно — видать, и они прошлым вечером не отказывали себе в напитках. Но на большинстве лиц отражался тот же благоговейный ужас, который вчера был написан на физиономии лекаря. Спина Девлина покрылась мурашками — он понял, что жители деревни видят перед собой не человека, а ожившую легенду. Ни один смертный не мог бы соответствовать образу, который они для себя нарисовали.
От толпы отделился деревенский староста, низко поклонился Девлину, будто королю, и торжественно произнес:
— Избранный, Боги послали нам тебя в минуту страшной опасности. Мы навечно в долгу перед тобой. Отныне и навсегда в каждый праздник мы будем воспевать тебе хвалу и молиться за тебя Богам.
Девлина чуть не стошнило.
— Я обычный человек, — запротестовал он. — Любой на моем месте сделал бы то же самое.
Староста потряс головой.
— Ты очень скромен, но мы все видели твою великую победу. Только герой с сердцем гордого волка, смелостью львицы и силой речного потока способен на такой подвиг. Воистину Боги осенили тебя своей благодатью.
Сердце волка? Смелость львицы? От кого как не от менестреля — причем плохого менестреля — набрались они этой ерунды? Девлин поискал глазами в толпе Стивена. Тот стоял с краю, держа под уздцы обеих лошадей. Девлин бросил на юношу взгляд, обещавший тому хорошую взбучку.
— Благодарю вас за гостеприимство, — обратился он к старосте, — но нам пора ехать. Беды не ждут, пока к ним подготовятся.
В ответ на эту избитую фразу жители Гринхольта просияли, точно Избранный изрек невесть какую мудрость.
Менестрель подвел к нему лошадь. Сумки были уже приторочены. Девлин так спешил, что даже не стал проверять сбрую, а сразу ухватился левой рукой за луку и, помогая себе правой, взобрался в седло. Ребра отозвались на этот маневр новым приступом боли, и Девлин охнул, но заставил себя выпрямиться как ни в чем не бывало. Какая-то женщина подала ему топор, и он привязал его к седлу. Им позволили уехать только после того, как Избранного вновь осыпали похвалами.
Девлин пустил лошадь резвой рысцой, отчего каждый толчок отдавался в его голове резкой болью. Какое-то время вслед за ними бежала стайка ребятишек, но вскоре отстали даже самые быстрые. Когда Девлин наконец убедился, что их никто не видит, он пустил лошадь шагом и обмяк в седле.
— Избранный? — забеспокоился Стивен.
— Меня зовут Девлин, — не желая мириться с этим дурацким званием, сказал Девлин. — Или обращайся ко мне по имени, или не обращайся совсем.
— Ну хорошо, Девлин. Ты плохо выглядишь. Ты уверен, что нам обязательно нужно было уехать именно сегодня? Может, вернемся и останемся в Гринхольте, пока ты не поправишься?
— Я не болен. У меня похмелье.
— У тебя что?
— Похмелье. Вчера перед сном я выпил почти полный кувшин этого кельджа.
— А, ты напился, — укоризненно сказал менестрель.
— Напился и сейчас расплачиваюсь за свою невоздержанность. Поэтому, пожалуйста, говори потише, не играй на лютне и не пой. Просто… молчи.
Остаток утра они провели в тишине. Только в полдень сделали привал, чтобы дать отдохнуть лошадям и съесть запеченную рыбу, приготовленную женщинами Гринхольта. Девлин нашел, что рыба сухая и безвкусная, поэтому проглотил всего пару кусочков. Взобраться на лошадь после привала оказалось труднее, чем утром, но он сумел сделать это, не показав Стивену, чего ему стоило усилие.
Теперь у него в голове непрерывно пульсировала боль, а перед глазами все плыло. Там, где кровь скримзаля попала ему на руки, кожа покраснела и начала шелушиться, словно от солнечного ожога. Кроме того, она ужасно зудела. Девлин туго обмотал удила вокруг ладоней, стараясь сдержаться и не расчесывать пораженные места.
Конечно, он мучился не просто от похмелья, и ему становилось все хуже. Он открыл рот, чтобы позвать Стивена, который ехал впереди, однако потом передумал. Если он признается, что болен, менестрель заставит его повернуть в Гринхольт, а он этого не хочет. Надо ехать дальше, и будь что будет. Лихорадка либо отпустит, либо нет. Возможно, яд скримзаля все-таки убивает его, только тело еще этого не осознало.
Пошел третий день с тех пор, как они покинули Гринхольт, и Стивен уже сам понял, что дела его спутника плохи. В первый день он поверил, что накануне Девлин просто перебрал, а усталость, которую Избранный испытывал вечером, казалось естественной после тяжелой битвы.
Назавтра Девлин выглядел хуже. Он отказывался от еды, упрямо повторяя, что надо ехать дальше. Стивен упрекал себя, что пошел на поводу у Девлина и не заставил его вернуться в деревню. К вечеру Девлин почти вываливался из седла. Он объяснил свою слабость раной на ноге, и менестрель, как ребенок, поверил этой отговорке.
На третье утро Девлин уже не смог скрыть своего состояния. Он был белым как мел, по лицу градом струился пот, глаза ввалились и помутнели. Ночью он расчесал руки до крови и теперь позволил Стивену перевязать их полосками чистого полотна. Это тревожило юношу больше всего. Такая покорность была совсем не в характере Избранного.
Стивен переживал, не зная, что делать. Сделать остановку и надеяться, что покой вернет Девлину силы? Несмотря на весьма скудные познания в медицине, он понимал, что это было бы непростительной глупостью. Избранному нужен искусный целитель, а посреди леса или в крошечных деревушках его не найти. Ближайший целитель находится в поместье лорда Бринйольфа. Если не сворачивать с дороги, то — за день они доедут до Зимсека, откуда можно послать за лекарем, но пока тот доберется, пройдет еще не меньше двух дней. Целых два дня, прежде чем Девлин получит помощь, а он так плох, что не протянет и двух часов…