Во двор въезжает кабриолет. Марк выскакивает из автомобиля.
Марк. Принимайте пленного!
1–й нацгвардеец. Еще один? Погоди, щас.
Запрокидывает голову и разом выпивает содержимое из кружки.
2–й нацгвардеец. Этот, наверное, особо важный — с комфортом привезли.
1–й нацгвардеец. Но у нас для него нет отдельного люкса. Только общий подвал!
Марк (Юрию). Удачи. Она тебе здесь понадобится.
Юрий. Спасибо, Марк! А ты куда?
Марк. Я назад. Там же ребята остались.
Марк садится в машину, кабриолет разворачивается и выезжает со двора.
1–й нацгвардеец. Давай, «важняк»! Шевелись!
Нацгвардейцы подталкивают прикладами Юрия к дверному проему в здании с ведущей вниз лестницей.
Юрий ставит костыли на первую ступеньку и — получает сильный толчок автоматом в спину…
Пытаясь зацепиться костылями за ступеньки, за стены — за всё, что попадется по пути — он летит вниз, в черноту…
База батальона «Донбасс» в Курахово. Подвал — ночь
…Лежащий на полу Юрий открывает глаза, и тут же щурится от яркого света: лампочка, висящая прямо над ним, освещает небольшое подвальное помещение.
Рядом с ним, опираясь спиной на стену, сидит Миро.
Кроме Миро, на полу лежат и сидят еще четыре пленных — «Шахтер», Митя, белобрысый ополченец и невысокий ополченец.
Миро (глядя на Юрия). Я же вам говорил — он живучий!
Юрий смотрит на лампочку, взгляд расфокусируется, свет набирает яркость, расплывается по помещению, становится нестерпимо белым.
Комната — день
В комнате, у открытого окна, спиной к двери, стоит мужчина в камуфляже.
Нацгвардеец Ирокез вводит Юрия.
Ирокез. Ваш француз, Профессор!
Профессор медленно поворачивается. Это — мужчина лет тридцати трех, с маленькой аккуратной бородкой и усами, — тот самый, которого мы уже видели в начале, в домашнем халате, в его киевской квартире, изучавшего досье террориста Анри.
Он окидывает взглядом Юрия.
Профессор (Ирокезу). Найди чистую майку и полотенце.
Ирокез выходит.
Профессор. Что, Юрий Сергеич — не пишется в сытом Париже? За впечатлениями на Донбасс приехали? Могу понять… «Постаревшую музу свою я и сам неохотно ласкаю…».
Юрий. Зачем же перевирать хорошие стихи?
Профессор. Значит, перемен захотелось? Решили испытать жизнь с неизведанной стороны? Это похвально… для восемнадцатилетнего поэта, но в вашем возрасте…
Возвращается Ирокез с полотенцем и камуфляжной майкой в руках.
Профессор. Идемте.
Коридор — день
Профессор выходит в коридор.
Юрий прыгает на костылях за ним.
За спиной у Юрия — неотступно — Ирокез с автоматом.
Профессор открывает одну из соседних дверей — это туалетная комната.
Туалетная комната — день
В передней части туалетной комнаты — раковина с торчащим из стены краном и мыльницей.
Профессор берет стоящую в углу табуретку, ставит ее перед раковиной.
Профессор. Снимайте майку. Мойте голову.
Юрий садится на стул, ставит костыли к стене, снимает грязную майку, оглядывается — куда ее положить.
Профессор. Выбрасывайте. Наденете чистую.
Юрий выбрасывает майку в мусорную корзину, включает воду.
Кран находится очень низко над раковиной, Юрий пытается подлезть головой под кран — у него это не очень получается.
Профессор. Погодите.
Берет стоящую тут же, на подоконнике эмалированную кружку, набирает в нее воды из крана.
Профессор. Нагибайтесь. Вода, к сожалению, только холодная.
Юрий нагибается, Профессор льет ему на голову воду из кружки, достает из кармана небольшой флакон, отбрасывает колпачок и обильно поливает голову Юрия шампунем.
Профессор. Это — бонус. От меня.
Юрий намыливает голову.
Профессор снова льет ему на голову воду из кружки.
Очень добрая, мирная картина.
Юрий пользуется моментом и, взяв из мыльницы кусок мыла, трет подмышки, пытается дотянуться до спины…
Профессор терпеливо ждет, вновь набирает в кружку воду и поливает Юрия.
Стоящий у двери с автоматом Ирокез с усмешкой наблюдает за ними…
Двор — день
Во двор въезжает БМП.
Из него несколько нацгвардейцев вытаскивают трех избитых пленных, пинками и ударами загоняют их в сарай в глубине двора.
Комната — день
Профессор стоит у окна, курит, смотрит во двор.
Около стола на стуле сидит Юрий.
Профессор. Вам нужен хороший врач, Анри. Что же нам делать?.. Отпустить вас — так вот, просто — я не могу, а вот обменять… Киев, конечно, разозлится, но я рискнул бы. А что? Обменяю вас, и езжайте–ка вы лечиться к себе, в Париж… Как вам эта мысль?
Юрий. Очень она мне нравится.
Профессор. Вот и хорошо! Только вот, кому из вашего донецкого начальства я мог бы позвонить — кто бы в вас был заинтересован?..
Профессор подходит к столу, берет ручку, выжидающе смотрит на Юрия.
Юрий. Да у меня телефона–то нет, кто–то из ваших забрал, а наизусть я номера не помню…
Профессор. Да бог с ними, с номерами, вы фамилию скажите! Только нужен кто–то такой, кто бы мог принимать решения, чтобы мы сразу обо всем договорились…
Юрий. Боюсь, тут вам со мной не повезло. Никто там не будет никого на меня обменивать.
Профессор. Ну, был же у вас кто–то старший? Кто вам задания давал…
Юрий. Да никто ничего мне не давал. Я жил там сам по себе, и задания сам себе давал. Там все только обрадовались, что я пропал: не буду больше ни у кого мешаться под ногами.
Профессор (глядя внимательно на Юрия, после паузы). Жалко… Что ж, значит, Париж пока подождет… Тогда, поговорим о сбитом самолете. Вы были у «Боинга» через два часа после его падения… Что вы там видели?
Юрий. Дым, огонь, обломки самолета, вперемешку с обугленными телами…
Профессор. Было там что–нибудь, что показалось вам странным?
Юрий. Да. Тела. Как восковые, трудно было представить, что всего лишь два часа назад это были живые люди…. У меня было ощущение, что они пролежали длительное время в морозильной камере.
Профессор. Что еще?
Юрий. На трехстах переломанных, разорванных человеческих тел, не было… ни одной–единственной капли крови.
Профессор. Сколько вы сделали снимков?
Юрий. Около четырехсот.
Профессор. Но другие журналисты тоже ведь видели это и снимали? Почему же они молчат об этих странностях?
Юрий. Нет, они этого не снимали. Их, вместе с ОБСЕ, держали на дороге, за оцеплением. На снимках в СМИ трупов почти нет…