Виновны, и тени, стоящие возле вас —
и их боятся, и их!
Дон-басс!
Немилосердный, оглохший мир смотрит на землю, на нас.
Далеко! И здесь не слышны мне снарядов удары.
Как будто бы цирк покинул мой двор,
уехав туда, где пожары.
И что я могу? По воле великого Бога мир забывает,
как быстро последний становится первым,
как каждый что-то прощает,
все, кроме капельки детской крови, пролитой хоть раз.
Дон-басс, Дон-басс…
Неужели пойдет брат на брата? Неужели таков итог?
— Нет, ты мне больше не брат,
не род мой, ты мне — никто!
Наши пути разошлись, когда были сорваны маски,
потому что ты хочешь, чтоб меня не было,
потому что не хочешь, чтобы я был,
и смерть посеять повсюду — теперь в твоей воле,
как семенами весной засевали мы прежде поле.
Дон-басс!
Дон-басс!
Знаю, поднимут из пепла добрые руки, стараясь,
школу и почту, дом и крыльцо, и дорогу в мир за сараем,
но не вернет никто детскую жизнь, оборванную сейчас…
Дон-басс!
Дон-басс!
Знаю я все, я сама родилась на распутье
в дальнем краю, что на пути меча,
где гибнет тот, кто его возьмет сгоряча,
но и дитя там гибнет под маминой юбкой.
Дон-басс!
С тобою сегодня делюсь я хлебными крохами,
шахтерскими — вместо подарка, вместо просфоры,
чтобы собравшись с силами к третьей Пасхе,
с сердцем геройским, с верою, без опаски —
мир ваш, распятый, познавший столько горя и слез.
воскрес, как воскрес на кресте однажды распятый Христос.
перевод с сербского — Серафима Славицкая
Елена Настоящая (Луганск)
* * *
Я больше не плачу —
наверное, разучилась
за время, которое нас разлучило
и развело —
по разные стороны баррикад.
Мы больше молчим,
мы не пишем письма,
и где-то в Сети безнадежно виснем,
кому-то назло
постим килотонны пустых тирад.
Затёрты до дыр
и банальны слова о мире,
и мечется время в разбитой летней квартире,
как белка — вперед, и ни круга назад.
И кажется, если его окликнуть,
заставить забыть, заставить отвыкнуть
от мысли, что всё своим чередом,
от мысли,
что всё идёт так, как надо,
что вышла вся кровь, что нет нигде ада,
то можно вырвать кого-то у смерти.
И если кричать хоть немного усердней,
То пуля вернется к тому, кто все начал.
Тогда я смогу.
Тогда я заплачу.
Марк Некрасовский (Луганск)
* * *
День был такой погожий —
Не умирать бы, а жить.
Телом своим прохожий
Младенца успел закрыть.
Плотью своей и кожей
Осколки сумел сдержать.
День был такой погожий —
Не хочется умирать.
Миной лежит убитый.
Рядом убитая мать.
С властью теперь вы квиты —
Не будете «бунтовать».
Нас не поймёт иноземец —
Что же мы за страна?
Надрывно плачет младенец.
Жизнь его спасена.
* * *
Мины свист и все застыли дружно,
Словно смерть нам прокричала «Хальт!»
Каждый знал стоять совсем не нужно,
Но один я рухнул на асфальт.
Взрыв — и птицами летят осколки,
Мёртвых отделяя от живых.
Девушку узнал я по заколке
И не смог я опознать других.
Крепко бутыли обняв руками,
К маме прибежал домой с водой.
Мама с изумлёнными глазами:
«Ты ж, сыночек, стал совсем седой…»
* * *
Владимиру Крислянскому, протоиерею, смертельно раненному при обороне Луганска. Умирая, он молился о спасении луганчан.
Наш город в кольце блокады
Нет дома вне обстрела.
По городу лупят «грады».
Бьют, чтоб земля горела.
И нет ни воды, ни света.
Закрыты магазины.
И в это страшное лето
Гибнет всегда невинный.
В городе треть населенья —
Жизнь ведь всего дороже.
А в церкви идёт служенье
Есть вера — Бог поможет.
Есть вера, и на Голгофу
Идёт, не боясь смерти.
Идёт отмолить катастрофу.
В осколочной круговерти.
А смерть его поджидала.
Взрыв, и он ей отмечен.
Но сердце ещё стучало
И был он готов к встрече.
Молил он о чуде Бога.
Милость просил, не мщенье,
Вела, чтоб к нему дорога
И каждый нашёл спасенье.
И голос был тише, тише.
Жизнь утекала с кровью...
Тот, кто добрей всех и выше —
Мир наш спасал любовью.
* * *
Это чьи, ребята, ноги?
Без сомненья, это Томка.
После взрыва на дороге
Только ноги и воронка.
Ах, как Томка танцевала.
Ах, как стэп стучала звонко.
А теперь её не стало.
Только ноги и воронка.
Не дошла до медсанбата
Медсестричка наша Томка.
И застыли три солдата.
Эх, проклятая воронка.
И застыли в злом молчанье.
Давит боль виски и темя.
А в молчаньи обещанье —
Отомстим, лишь дайте время.
Иван Нечипорук (Горловка)
СНЕГ В ШАХТЁРСКЕ
Смотрят дети Могилёва
На последний снег с моста.
В. Силкин
Сыплют небеса извёсткой
На луга и на дома.
Смотрит детвора Шахтёрска —
Неужели вновь зима?
Неужели пережили
Злобный огненосный год?
В зиму новую вступили —
Белый пух с небес идёт!
И, ликуя, смотрят дети —
Ольховой поток замёрз,
Вновь зима на белом свете —
Выжил маленький Шахтёрск.
* * *
Пепел Клааса стучит в моё сердце!
Шарль де Костер
Время сучится в суровую нить,
Солнце войны, как горящий сестерций,
Этим огнём никому не согреться,
Кровь на руках никому не отмыть.
Пепел Донбасса стучится мне в сердце!
Боли река разделила навек —
Мир разорвала на две половины,
Век перерезал судьбы пуповину…
В наших воззреньях огромный разбег,
Мы не вернёмся к тебе, Украина!
Виктор Плешаков (Луганск)
СОН
Мне снится сон — я на войне
В крови, в грязи, в поту
Все тот же бой — фантом в окне,
Где я в цепи иду
Застыли в ужасе немом
Промерзшие поля
В глазах тоска. Идем? Идем.
Дебаль, судьба моя.
И бьется ключиком в висках:
Отсюда не уйти —
Надежда, злость, усталость, страх…
Лети душа, лети.
Упал один, за ним второй.
Когда же мой черед?
Рвет воздух в клочья надо мной
Убийца-пулемет.
И в этом сне я вижу сны,
Кричу от этих снов,
От разжиревших от войны
Дебали сытых псов.
Я в этом сне еще живой
И может быть, вернусь
Вернусь домой. Но снова — бой.