Я оттягиваю момент окончательного подъема неторопливыми рассуждениями о природе Хаоса.
Светом проявляется Хаос, что есть Тьма, содержащая в себе весь Свет, первопричина всего сущего, единственное совершенство…
От теории мои мысли перескакивают на несколько иное. И я возношу молитву, потом вспоминаю, что Хаос не несет в себе индивидуальности, молить его бессмысленно…
Тут меня озаряет, буквально, потоком солнечных лучей по лицу, морщусь и прячусь под одеяло.
Хаос не бог, он не является личностью. Но так ли это? Ведь существует древнее — «Сакральное» право, значит есть возможность, создав проекцию, персонифицировать его и заключить сделку… при определенных условиях. Кровь а гранях «Рубинового пути» ни что иное как жертвоприношение, плата за помощь, за полученные ответы. Коронация, насколько я знаю, ритуал с использованием той же телесной жидкости дает благословение Хаоса и именно явление Хаоса подтверждает правомочность того или иного претендента восшествия на престол. Благословение первенцу выпрашивают влюбленные в старых храмах, осыпая алтарь цветами, насколько это работает — не известно доподлинно, но многие верят. Вера вещь такая: доказательств не требует, но Хаос не бескорыстен и согласно тому же «Сакральному» закону всегда что-то взыскивает взамен…
Я тщательно умываюсь, перекусываю и отправляюсь к башне канцлера.
Просить ни у кого больше я ничего не буду. Все, что мне надо — возьму сама.
Глава 11
Меня останавливает на входе личная охрана короля. Которая через двадцать минут спеленутая, уложенная мордами в пыль, ожидает отбытия в вотчину Алваса Бора. Поднимаюсь по ступенькам, директор Тайной канцелярии следом, в окружении гвардейцев.
Канцлер почтительно приветствует всю компанию, но доложить королю о моем визите не торопится.
— Его Величество занят.
Подобное я уже слышала. И уходила, но не в этот раз, поэтому настаиваю:
— Доложи!
— Его Величество отсутствует.
— Позволь мне лично в этом убедиться.
— Я передам Его Величеству все, что Ваше Высочество пожелает сказать.
— Хватит! — я уже на пределе и поэтому почти кричу, — Где отец?
Мой крик на Канцлера совершенно не действует. Тот все так же невозмутимо спокоен.
— Не здесь.
— Тогда у тебя нет причин препятствовать. Я лично в этом удостоверюсь и уйду.
После того, как задам тебе несколько вопросов. А господин Бор меня сопроводит. А потом тоже задаст тебе несколько вопросов.
Мы идем анфиладой комнат по кругу, мой спутник толкает двери предо мной. Едва слышный скрип петель, наши шаги и тишина. Мертвая. Кроме нас никого нет, даже прислуги. Завершив обход, спускаемся обратно. Иво Варинтак смотрит совершенно пустым и равнодушным взглядом.
— Здесь довольно прохладно, — говорю, — нездоровый микроклимат, неподходящий…
И предлагаю перебраться в соседнюю, Инженерную башню, не такую большую, но сравнительно теплую, где для него уже приготовлен уютный номер.
— В чем Вы меня обвиняете, Ваше Высочество?
Мои гвардейцы стоят поодаль, нужды в них пока нет, надеюсь и не будет. Не хочется унижать старика более необходимого.
— В государственной измене.
Тот качает головой.
Но не пытается напомнить, как качал меня на коленке в детстве, утирал сопли и одаривал сладостями. Или оправдаться. Даже вопросов не задает.
— Принимай дела, — говорю Бору и смотрю как его рука завладевает королевской печатью, протягиваю свою ладонь…
Точка не возврата. За все, что произойдет в дальнейшем, отвечать буду я, и только я.
Моя рука принимает королевскую печать.
— Мне жаль, — говорю бывшему канцлеру.
«Я помню все: и как ты подтирал мне сопли, а потом слезы, я понимаю все не высказанное тобой. И принимаю немой укор. Но и ты пойми меня, как делал это раньше».
— Это невозможно, — наконец отходит от шока, — Совершенно невозможно сейчас…
— Что?
— Я не могу покинуть свой пост, Ваше Высочество, — говорит он твердо.
— Уже не твой.
— Это невозможно.
— Почему?
Спрашиваю спокойно, выдержав поединок взглядами. Он качает головой только. Я оглядываюсь на уже бывшего директора Тайной канцелярии.
— Обыскать. Допросить. У казначея взять отчеты на содержание башни за последние… — прикидываю как давно у отца появилась эта склонность к уединению, — три года. И сравнить с предыдущими.