— Можешь.
Отхожу и читаю по губам. Он действительно отчаянно просит. Безыскусно и трогательно. Боль его сердца выплескивается словами молитвы о здоровье герцога.
— Все будет хорошо, обещаю, — говорю, но мальчишка меня не слышит.
Когда надеяться не на что, что остается? Молиться — смиренно просить. По сути верно, но есть в этом доля поражения, слабости, не так ли?
Я подхожу ближе, встаю с Юным Палеодо рядом и присоединяю к его мольбам свои. О здравии короля Эдама Адали.
Глава 15
В общем, повод навестить Асакуру у меня появляется вновь.
— Академия магии Рейдих? Вот так сразу? Ники, я не спрашиваю, зачем тебе это надо, но почему Школа вдруг должна стать Академией? Это совершенно иной уровень.
«Потому что я так хочу!».
— Военной Академией, уточняю я, — На выходе мне нужны маги-боевики.
Возможно с собственной уникальной боевой формой, адаптированной под возможности учеников, у людей есть сказки про оборотней, можно использовать этот образ.
— Оборотни?
— Ага, в погонах.
В погонах не получится, волк в мундире — нонсенс, но как парадный вариант… не забыть бы дать поручение Мареку Мундир, нашивки, звездочки — так здорово!
— Это гигантский объем работы!
— Магистр, только ты с ним справишься.
«Как будешь мотивировать меня, Ники?»- вопрошает мысленно, а вслух:
— Ко мне?
— В этот музей? Нет, — говорю, но отчего-то в душе разливается приятным теплом.
— Тогда к тебе. Не дергайся, я просто голоден, пригласишь на ужин?
Выходить в обнимку из портала совсем не обязательно, примерно это хочу донести до него.
А целоваться на глазах у прислуги тем более!
— Можно назвать «Вервольф».
— Ники! — Асакура неожиданно резко тормозит с лобзаниями, — Что ты сейчас сказала?
— Вервольф, человек — волк, звучит… просто хорошо звучит.
— Мне, однако, интересно, откуда ты это слово взяла?
Зацепилось, прилипло. Из дневников отца.
— В каком контексте, душа моя?
— Асакура! Держи свои нежности при себе. И вообще, это закрытая информация.
— Ники, ты дала мне полный доступ к любой информации.
Возможно и не только к информации, вот только отчего то совсем этого не помню!
— Вервольф — маг принявший боевую форму волка. Мне показалось это любопытным. И довольно хватать меня!
Вся информация у меня в голове и лучше бы ее не было вовсе.
— Оружие возмездия, скажи, что это может быть? — словно в трансе говорю вдруг.
— Что угодно, — в тон мне отвечает Асакура, — Ужин отменяется. Отведи меня к королю.
— Рада бы, но его нет! Никто не знает где он, куда направился… Аамон, может Хаос знает?
— Может и знает…
Знакомое выражение на его лице, да он просто считывает меня! Резко отдергиваю руки, довольно уже играть мной!
— Поисками занимается Бор? Пошли. Думаю, моя помощь лишней не будет.
Возвращаться в башню, именно сейчас у меня нет никакого желания. О чем и заявляю. Все это начинает порядком раздражает:
— Тебе больше нечем заняться?
— Дорогая, не упрямься.
Дорогая… отчего то вспоминается: «Семь фаворитов выдержит наследство, но выдержит ли их страна?» и перерифмовывается как: «А выдержит ли их она?» Семь — большое преувеличение, одного сиятельного милорда выдерживаю с трудом.
— Ваше Высочество? — поправляется предмет моих размышлений, со своей коронной усмешкой на извороте своих прекрасных губ.
— Пошли.
Передаю на руки Бору наставника, или наоборот — пусть это сами уже решают, между собой.
— Ники, радость моя, не волнуйся, я все помню. Готовься к балу, отдыхай. Позволь себе хоть немного побыть женщиной, а не солдатиком, — говорит Асакура елейно.
В его представлении побыть женщиной — это напялить платье и качаться на качелях? Затянуться в корсет и вздыхать на луну? Стоять у окна, ожидать Его Сногсшибательство и ронять украдкой слезки? — Ты все верно понимаешь, — подытоживает Асакура и оделяет нежнейшим поцелуем.
В бесплодных размышлениях о том, что же это такое: «быть женщиной», забредаю к литераторам, чем вызываю у них неуемную радость. Выворачиваю душу наизнанку, жалуясь на свою жизнь, на сволочного Асакуру, на бестолкового дракон. Естественно. В иносказательной форме. Они, не переставая все это записывать, качают головами, в нужных местах поддакивают, а когда ручеек моего красноречия иссякает, усаживают на возвышение и ко всему принимаются еще и рисовать.