Чернавку, которая к нему скользнула, он и не заметил, сразу-то. Прошло то время, когда он каждой дурехе улыбался да кланялся. И хорошо, что прошло.
– Чего тебе надобно, девица?
– Ты ли Михайла Ижорский?
– Я.
– Со мной пойдем.
– Куда? Зачем?
– То тебе надобно. Идем.
Михайла задумался на секунду, даже кистень поправил в кармане… ну да ладно! Не в палатах же его убивать будут? Мало ли кто девку эту послал? Вон от боярина Раенского уже польза великая пришла, может, и еще кто ему денег дать пожелает?
И пошел себе.
Вот чего не ожидал он, так это царицу. Полуобнаженную, в рубашке прозрачной, на кровати роскошной лежащую…
Чернавка выскользнула, дверь прикрыла.
Марина улыбнулась, парня к себе поманила, рубашка роскошная с плеча соскользнула, кожу белую приоткрыла.
– Иди ко мне, Мишенька. Иди сюда…
Илье-то хватило бы, чтобы на кровать упасть и красавицу в объятия сгрести. А Михайла нет, Михайла не дрогнул, то ли покрепче он оказался, то ли в Устинью влюблен был по уши, а только мысли у него в голове резвыми соколами полетели.
Царица сие.
С ней в постели оказаться – измена. Государево Слово и Дело!
Казнь мучительная…
А что дознаются – так это точно. Рано ли, поздно ли… вот ведь дурища, так-то от мужа бегать…
Отказывать?
Со свету сживет, тварь мстительная… надо, чтобы сама отказалась от него!
А в следующий миг Михайла на пол и упал.
Марина аж икнула от неожиданности. И еще раз, посильнее. Всякую реакцию на свою красоту она видывала: и столбами стояли, и глазами хлопали, и к ногам ее падали… но не бились, ровно припадочные, пену изо рта не пускали, глаз не закатывали! Вот такое в новинку ей оказалось.
А Михайла от души старался, рук-ног не жалел, колотил по полу. Случалось ему и такое устраивать. Не настоящий припадок, конечно, но разыграть падучую, пока сообщники под шумок мошны на базаре посрезают, – запросто. Еще в четырнадцать лет научился тому смышленый мальчишка.
Пена изо рта шла, сначала белая, потом кровью окрашенная, Михайла щеку изнутри прикусил… кашу-то маслом не испортишь! Пусть посмотрит, пусть уверится, порадуется, полюбуется да решит, что не подходит он для постели. Каково – когда на красивой женщине да в интересный момент так-то и прихватит? То-то же, никому такое не понравится!
Марина с кровати вскочила, в ладоши хлопнула – чернавка влетела.
– Разберись с ним, дурища!
Царица рыкнула, да и вышла, а чернавка принялась Михайлу в чувство приводить. Водой полила, вином отпоила, молчать предупредила…
Михайла и сам молчал бы, не дурак ведь. Но так-то оно еще надежнее.
Нашли дурака, с таким связываться!
И…
Красивая царица, конечно. А только и у красивой бабы, и у страшной промеж ног одно и то же. А жизнью за ту красоту рисковать…
Иди ты… к мужу под бочок! Или еще к кому!
Тьфу, дура!
– Готово все, государь.
Боярин Раенский честь честью список протянул, государь его глазами пробежал. Пару имен вычеркнул.
– Не надобно.
– Как скажешь, государь.
Платон Митрофанович и спорить не стал. Все одно список для виду только. Ежели Фёдору так Устинью хочется, ее он и выберет. Но для приличия хоть вид сделать надобно.
А и то…
Мало ли кто еще племяннику глянется? Всякое ж бывает!
Нескольких рыженьких… ладно-ладно, каштановых, сероглазеньких, Платоша лично в список включил. А вдруг?
У нас в Россе бабы красивые, гладкие, ладные, не то что в иноземщине паршивой, где баба чуть красивее козы – уже ведьма. Потому они там и парики цепляют, и морды-то красят… с них как этот ужас соскребешь, небось сбежишь не останавливаясь.
Борис пару минут еще подумал. Еще одно имя вычеркнул.
– Родни там много… Что Федя? Все та же боярышня у него на сердце?
– Та же, – вздохнул Платон Митрофанович почти искренне. – Та же, государь. Как присушили парня…
Борис вспомнил серые глаза Устиньи, вспомнил тихий голос, лукавый вопрос – и неожиданно даже для себя самого улыбнулся.
– Зря ты так, Платоша. Девушка там хорошая, вот и весь разговор.
– Слишком уж хорошая, не бывает таких, – непримиримо буркнул боярин.
– Ты, боярин, что плохое о ней знаешь? – нахмурился Борис.
Платон, настроение царя нюхом чуявший, тут же хвост прижал, заюлил:
– Эм-м-м… ничего, государь.
– Вот как узнаешь, так и придешь. А до той поры чтобы на девушку не клеветал. Понял ли?
Боярин понял, промолчал и вышел, пятясь и кланяясь.
Да что это за Устинья такая, что ее уже и царь защищает?! А?!
– Разговор у меня к тебе есть, Божедар.
– Слушаю, волхв.
Божедар отвечал, как и до2лжно, сидел ровно, смотрел спокойно. Велигнев надеялся – не откажет.