Если с Устей хоть что, хоть волосок с головы ее упадет…
Убьет он этих тварей. И в бега подастся! Не впервой!
– Илюшенька, а можно вот это? Для Вареньки?
Маша была счастлива. Вот она – радость ее, стоит рядом, на ткани смотрит… видно, что в тягость все эти тряпки ему, но ради Маши готов и на такой подвиг. А ткань действительно красивая, птицами заморскими расшита, невиданными, и тоненькая, из такой для Вареньки платье бы выкроить…
Илья невесту к себе поближе притянул.
– А на тебе бы то платье куда как краше было.
Маша так вся и заалела от его слов.
– Что ты!
– Ты у меня вон какая красавица, а в нем еще краше будешь. Для меня. Сделаешь?
Видел он такое у Маринушки. И… царица его прогнала, ну так хоть что полезное для себя взять.
Когда женщина, да в чулочках кружевных, да в рубашках тоненьких, прозрачных – очень даже красиво. И действует так… снимать все то в одно удовольствие.
Машенька, конечно, не царица, ну так он сам ей расскажет, что им обоим нравиться будет. Плохо, что ли? Когда жене муж в радость, а мужу – жена?
И ведь не так много сил для того надобно, уж не поленись, скажи женщине, что тебе нравится. Она и сама для вас обоих постарается, ну и ты поможешь немного. Для себя ведь! Не для другого кого!
Маша, вся пунцовая, закивала, и Илья попросил ткань отрезать. Так, чтобы на двоих ЕГО женщин хватило, и на жену, и на дочь… Немного времени до свадьбы осталось, дни считаные, ну так рубашку сшить – не тяжко. Чай, не платье лембергское, вот уж где по тридцать метров ткани на себя дуры наворачивают. Стоят потом во всем этом колоннами нелепыми, двинуться не могут.
Но вот чулки шелковые да с бантами… это правильно! Есть в иноземщине, что взять, только брать с большим разбором надобно.
Чулки – можно.
А платье, в котором шелохнуться нельзя, да парики с мышами пусть себе оставят. Наши бабы и в сарафанах куда как краше будут!
Если б Илье сказали, что его мысли – результат бесед с сестрой, не поверил бы никогда.
И не говорила с ним Устя о таком, считай, и не навязывала, и не учила, да и не надобно было. Когда мужчина не дурак, ему и намека хватит. А Илья дураком и не был.
Управляемым? Безусловно. Но не дураком. И что жену надобно любить и баловать, тогда и дома все хорошо будет, сообразил, и на отца с его любовницами нагляделся. Ни к чему ему такое.
Как захочет он на стороне сладенького, так в другом месте себе его найдет.
А гадить, где живешь, – глупо!
Якоб Дрейве улыбнулся себе под нос.
Кое-что он слышал, кое-что понял… что ж. Хорошая пара будет. И Илья вроде как неплохой… можно на разных языках говорить, в разных странах вырасти, все одно – в делах любовных люди друг друга всегда поймут. Завистливым да глазливым Якоб не был никогда, вот и мысли у него светлыми были. Пусть у этой пары все хорошо сложится.
– Боярышня, я уж тебе по гроб жизни должен, не знаю, как и расплачиваться буду. А ведь и еще тебя просить придется… и за поиск нечисти той как расплачиваться буду – не знаю.
– Не надобно мне ничего. Через пару дней закончатся Святки, у моего брата свадьба будет, а ты, государь, как раз и отбор объявишь для царевича. И меня позовут.
– Позовут, Устёна. А я с Федькой поговорю, чтобы хвост прижал. После сегодняшнего ничего он себе не позволит.
Устя головой качнула:
– Не надобно, государь, покамест не надобно, справлюсь я и сама, а потом видно будет. Неуж ты, государь, брата не окоротишь, если он руки распустит?
– Знаю я, Устёна, и сама за себя постоять сможешь, только и меня не лишай возможности помочь да поддержать. Ты мне помогла, а я тебе не откажу никогда. И чего ты меня опять государем величаешь?
– Потому как государь ты. Разве нет?
– А ты волхва, так что ж теперь?
– Не волхва я. А что сила проснулась… так то бывает.
– Понимаю. – И спросил, не удержался: – Устёна, неужто никто не люб тебе? Федька, понятно, сокровище, которое врагу бы подарить да в прибытке остаться, но ведь мог у тебя и мил-друг быть? Неужто никто к сердцу не припал?
Устя, как и любая женщина, прямо на вопрос не ответила.
– К чему тебе, Боренька, тайны девичьи?
– Должен ведь я тебе. Обещал – за Фёдора ты не пойдешь, когда сама того не пожелаешь. А вдруг есть у тебя кто на примете? Так я посодействую, сам сватом буду, уж не откажут мне ни твои родные, ни его?
– Ни к чему тебе то, Боря. Не надобно.
– Как захочешь рассказать – и помогу, и выслушаю, слово даю. А до той поры… отбор я объявлю. Про тебя и так все знают, про симпатию Федькину, ты-то всяко в палаты царские попадешь. Вот и ходи, где захочешь, приглядывайся. Найди мне эту гадину, Устёна! Христом-богом прошу, найди!