Да, не князь Илюшка. Но все ж в палаты царские вхож. А ежели Устинья замуж выйдет, как шепоток по столице ползет… Машку они тогда, оказывается, выгодно замуж выдали.
И подругам – змеюкам подколодным – теперь отвечать можно как положено. Да, молодежь не стерпела. Ну так… мало кто до свадьбы-то девкой оставался, ей про то ведомо. Когда б Машка раньше призналась, раньше б и свадьба была. И внучку признали, все ж за нее душа тоже болела.
Алешка-то Заболоцкий – тот ясно, за что старается. Денег ему Никола предложил.
А вот Илья… тот по-разному невесту мог принять. И никто б его не упрекнул, в жене он полный хозяин. И сестра его постаралась. А могла б Машку вконец заесть, беззащитная она, Машка-то…
– Так хорошо же все получилось, боярыня? – Устинья смотрела невинно. – Плохо, что Илюшка до свадьбы не дотерпел, мог бы и посвататься, как положено, да боялся, наверное. Все ж не такие мы богатые, а предки… Знатность на хлеб не положишь. Зато теперь у Вареньки все хорошо будет. А как отец дом новый на Ладоге молодым поставит, обещался он, так и вам в радость будет к дочке заглянуть, внуков понянчить? А может, и дочери что хорошее подсказать?
– Сегодня у меня еще одна дочка появилась, когда не оттолкнешь.
– Рада буду, боярыня.
Женщины молча друг друга обняли, Татьяна Устинью по голове погладила, едва не заплакала от счастья тихого.
Хорошо все у молодых?
Вот пусть так и остается. Пусть ладится. А кто им мешать будет, того хоть боярыня, хоть боярышня с костями сожрут, не помилуют!
– Пойдем, мин жель, развеемся немного! Сегодня вдова Якобс свой дом для молодежи открыла, вино есть, а какие девочки там будут – восторг!
Фёдор даже и не задумался – кивнул раньше, чем слова Руди дослушал. И как тут не согласиться? Тяжко сейчас в палатах, тошно, невыносимо, ровно черной пеленой все кругом покрыло, затянуло, и света под ней нет, и радости.
После убийства боярина Данилы царица ровно сама не своя, то молится, то рыдает, то снова молится.
Боярыни ближние рядом носятся, хлопочут, ровно курицы, крылышками хлопают, слезы ей вытирают, все ж люди, все понимают – больно бабе. Хоть и царица она, а больно. Сына она любит, брата любила. Мужа уж потеряла… а кто еще у нее остался?
То-то и оно, что никого более. Раенские – родня, конечно, а только не так уж, чтобы сильно близкая, ими сердце не успокоится.
Сначала думали было отбор для царевича перенести, да и свадьбу, а только царица быстро одумалась. Ногой топнула, сказала, что внуков увидеть хочет! И Данила б того же хотел!
Плохо, что не женат был дядюшка. Как ни пыталась матушка его оженить, все отказывался да отнекивался, увиливал да изворачивался. А теперь вот и совсем помер, рода не продолжив.
И этого ему сестра тако же простить не могла.
Выла ночами, тосковала, на Феденьку срывалась по поводу и без повода, а то и при нем рыдать принималась – тяжко!
– Пойдем, Руди!
Руди тоже тяжело гибель приятеля перенес. Тосковал о веселом дружке Данилушке, хоть виду и не показывал, старался. Фёдор знал, ради него друг себя превозмогает, ради него улыбается, веселья ищет. Чтобы уж вовсе тяжкой плитой на плечи горе не легло…
– Собирайся, мин жель. Говорят, весело будет.
А что Фёдору собираться? Только в наряд лембергский переодеться.
Рождественский пост.
Веселиться-то хочется, а все питейные заведения и закрыты. И бордели закрыты.
Грех это.
Нельзя.
Разве что с черного входа, потихоньку, крадучись… Что ж это за радость такая? Когда ни музыки веселой, ни танцев лихих, ни подшутить над кем…
Это для лембергцев и джерманцев такое хорошо, они там все ровно вареные, веселиться не умеют. А Феде и радость не в радость, когда все тихо кругом.
Ну так можно ведь извернуться. Кто веселья желает, тот его завсегда найдет, равно как и свинья – грязи. На лембергской, джерманской, франконской улочках вдовы свои дома для молодежи открывают. Вроде как и все прилично – вдова за порядком приглядывает.
А что там уж творится, какие охальности да вольности – то никому неведомо.
На всякий случай и комнатки вдовы готовят, где с кроватями, где и с тюфяками соломенными. Так молодым и это в радость, им и на полу б жестко не показалось.
Сидят, в фанты играют, в карты, винцо попивают, шуточки шутят…
Росские вдовы, конечно, так тоже могут. А только вот риск велик.
Соседушки-змеюшки уши навострят, донесут попу, а там и стражу ждать недолго. Хорошо, когда откупишься, а как не получится деньгами дело решить? На площади под кнутом стоять? Страшно…
А с иноземцев какой спрос? И так всем известно – грешники они, дикари. И молятся не пойми на каковском. Вот у нас все ясно, как говорим, так и к Богу обращаемся. Он же Бог, ему ж наши мысли и так ведомы. А они?