Ох, мамочки мои!
Что ж это делается-то?
На ватных ногах Михайла в комнату вернулся, к Фёдору подошел. Лежит царевич расслабленный, спокойный, вроде и не было ничего.
А что у него на губах красное такое?
Михайла пальцем коснулся, принюхался, растер…
Да вот чтоб ему в могиле покоя не знать… кровь?
– Батюшка, мы с Устей покататься хотим!
– Покататься?
Боярин Заболоцкий даже брови поднял от удивления. Что это на сына нашло?
– Саночки возьмем, говорят, за городом горку залили, да не одну.
– А-а… – понял боярин.
Святочная неделя начинается.
Развлекаться-то и нельзя навроде, запрещено это в Великий пост. Но ведь не удержишь молодняк, все одно разгуляются, разговеются, а вот где да как – кто ж их знает?!
Вот Борис, поговорив с патриархом, и решение принял. Не можешь запретить?
Возглавь!
Грех, конечно, да мало ли, что там, в диком поле, происходит?! Там ни одной церкви и нет, Государыня Ладога замерзла, сугробы – с головой зарыться можно. Вот там и построили по приказу царя городок потешный деревянный, горки раскатали, торговый ряд поставили – куда ж без него? Кому сбитня горячего, кому орешков каленых, кому пряничков печатных, а кому и платочек, варежки, носочки – мало ли что на торгу зимой предложить можно?
А казне – прибыточек.
И молодежь с ума не сходит, не бесится. Или хотя бы пригляд за ними какой-никакой, а есть, где родители приглядят, а где и стража поможет слишком буйных утихомирить.
Все ж, как ни крути, сколько Рождественский пост длится? Сорок дней!
Сорок дней не веселиться, не гулять, душу не отводить? Только домой да в храм? Когда тебе сто лет в обед, может, оно и ничего. А когда молод ты, весел, счастлив, когда тебе гулять хочется, веселиться, жизни радоваться?
Может, и грех, так ведь однова живем, отмолим небось! И себя боярин помнил в молодости. Сейчас и то погулять не отказался бы, на саночках с горки прокатиться. Не подобает боярину-то? А мы морду платком прикроем, авось и не заметит никто, а заметит – скажем, что сшибли просто.
– Когда поехать хочешь, сынок?
– А хоть бы и завтра, батюшка, как погода выпадет! Может, и вы с маменькой съездите? Чай, не в грех, а в радость? Ксюху вон возьмем?
Боярин подумал, да и рукой махнул:
– Поехали, Илюшка! Как завтра погода хорошая будет, так и поедем, санки свои возьмем, покатаемся всласть.
Чего ж не развеяться? После страшной Веркиной смерти боярин себе еще не завел новой полюбовницы, ну так хоть на людях побывать. А может, еще и приглядит кого, потом словечком перемолвится, да и дело сладится?
– Благодарствую, батюшка. А то еще можно бы и Апухтиных позвать? Марья моя от дочки хоть и никуда, а все ж на пару часиков вырвется?
Алексей расплылся в довольной улыбке.
А и то, Николка доволен, в доме у него нынеча мир да спокойствие, бабы над малышкой мурлыкают, даже боярыня его довольна. А и Илюха молодец. Воле родительской не прекословит, выгоду для себя найти старается. Оно-то понятно, ласковый теленок двух мамок сосет, да ведь не каждый то делает!
Знают многие, а делают-то сколько, один человек на сотню?
То-то и оно…
– А и позови, Илюшка.
– Дозволишь нам вдвоем с Устей съездить, батюшка? Вроде как Аксинья там не особо ко двору пришлась, а вот Устя с Машкой моей вмиг сдружились, щебечут, ровно два щегла.
– Езжай, сынок, скажи, пусть сани заложат, и езжай.
– Благодарствую, батюшка.
Илья поклонился – и вышел вон.
Устя его в коридоре поймала:
– Согласился?
– Едем, Устяша.
А что Илюшка и сам санями править может и что сестру ему покатать чуточку подольше не в грех, и за город выехать, и к роще подъехать… ну так что же?
Часом раньше, часом позже, кто там проверять будет? Сказано – к Апухтиным поехали… а что кружной дорогой, так это и неважно, поди. Просто дорога такая.
Сенная девка Михайлу в коридоре остановила, шепотом позвала за собой. Симпатичная девочка такая, ладненькая, все при ней, с какой стороны ни посмотри, хоть спереди, хоть сзади, так руки и тянутся. Михайла и отказываться не стал.
– Ну, пойдем, хорошая…
Думал парень, что его за сладеньким зовут, а оказалось…
Сидит в горнице, на скамейке, боярин Раенский, смотрит внимательно. И как-то сразу Михайла понял – врать не надобно. Так и правду ведь сказать можно по-разному?
Поклонился на всякий случай, рукой пола коснулся.
– Поздорову ли, боярин?
– Знаешь меня…
Не спросил, утвердил. Ну так Михайла все одно ответил: