«Ты меня поняла, Рози? – встряхнул меня за плечи отец. – Или мне повторить еще раз?»
«Но он же мой брат, — пискнула я, морщась от боли, когда пальцы отца сжали мои плечи. – Есть шанс, что люди проголосуют по первому пункту… ведь есть же?»
«Он больше не твой брат! – сказал как отрезал отец. – И шанса нет. Закон суров, но мы все обязались следовать ему, Розалинда Энн Бауэр. Исключений быть не должно!»
Поняв, что спорить бесполезно, я лишь тряхнула головой и отвернулась, кусая губы в попытке сдержать слезы. Путь до дома занял не больше пятнадцати минут. Служебная машина высадила нас с матерью у ухоженной лужайки, отец отправился на работу утрясать свое пошатнувшееся положение. Его карьера всегда была для него дороже семьи, сегодня мы получили этому доказательство. Мать продолжала рыдать, прижимая к лицу надушенный платок цвета слоновой кости. Странно, что отец не вызвал семейного врача, как поступал обычно, стоило руке матери потянуться за платком. Видимо, мысли о запятнанной поступком сына карьере затмили для него все остальное.
«Пойдем в дом, -- обратилась я к матери, дотронувшись до ее локтя. – Соседи смотрят».
«Пусть смотрят! – рявкнула она, отшвырнув платок в сторону. Красивое лицо опухло от слез, а синие глаза, казалось, утратили свой блеск. Каштановые волосы разметались по плечам, придавая ей некоторую безумность, что вкупе с яростью в голосе несколько пугало. – Они же и так все про нас знают, почему мы должны прятаться? Пусть смотрят, -- уже несколько тише повторила она. – Жизнь моему сыну это все равно не спасет».
Входная дверь была не заперта, что странно, ведь отец всегда трепетно относился к своему имуществу, всегда закрывал замки на три полных оборота, а после обходил дом по периметру, проверяя окна и заднюю дверь. Однажды мы с Эриком забыли закрыть окно в музыкальной комнате на третьем этаже, так отец провел с нами двадцатиминутную беседу, закончив ее тем, что мы снова не оправдали его надежд. Это было десять лет назад, с тех пор мы тщательно проверяли каждую комнату на предмет открытых окон, прежде чем выйти из дома.
Эрик ненавидел отца, считал его лицемером и лгуном, о чем даже несколько раз высказывался совершенно открыто, без страха смотря в стальные глаза человека, давшего нам жизнь. Моя подруга, Джанин, однажды высказала мысль, что Эрик вполне мог бы вступить в ряды оппозиции и даже возглавить ее, только я всегда посмеивалась над этими словами, всерьез считая брата святым и неспособным на подобную глупость. В свете последних событий все начало обретать совершенно другие краски.
Неужели я совершенно не знала собственного брата-близнеца, бывшего моей поддержкой и опорой? Я видела в нем только лучшие качества, игнорируя вспыльчивость, скрытность и постоянные шутки, стремящиеся высмеять нашу власть. Однажды он сказал мне, что хочет сбежать из Роквелла, исследовать мир за стеной, возможно, найти других выживших, которые сумели пережить ядерную катастрофу и живут себе припеваючи в каком-нибудь бывшем Нью-Йорке или Лос-Анджелесе.
«Папа говорит, что выживших не осталось, а за стеной может быть опасно для жизни, -- сказала я, растянувшись на огромной кровати брата, пока он сам боксировал подвешенную к потолку грушу. – Иначе стену бы давным-давно убрали».
«Им нужно, чтобы мы оставались в городе, только я не понимаю для чего».
«Так вроде хорошо живем, -- приподнявшись на локтях, сказала я. – У нас есть все, о чем только можно мечтать».
«Не все живут так сладко, как мы, Рози, -- брат оставил грушу в покое и повернулся ко мне. Вихрастые каштановые волосы, высокие скулы и пышные густые ресницы нам достались от матери. Серые глаза, высокий рост и пронзительность во взгляде – от отца. Иногда Эрик был похож на него куда больше, чем того хотел. – Не всем «повезло» родиться в семье основателя города. Впрочем, неважно. Забудь!»
Он вновь вернулся к груше, выколачивая из нее всю пыль, я же смотрела ему в спину, пытаясь прогнать дурные предчувствия, которые грозили Эрику за подобные мысли.
Ночь была бессонной. Я без толку проворочалась в постели до пяти утра, а после встала и спустилась вниз налить себе горячего молока. За столом в длинном черном шелковом халате восседала мать с бокалом чистого неразбавленного виски. Почти пустая бутылка стояла перед ней, показывая, что не одной мне не спится сегодня. Налив в высокий стакан молоко, я поставила его в микроволновку и нажала пару кнопок. Через минуту звуковой сигнал возвестил о прекращении работы. Взяв стакан, я присела рядом с матерью, бросив на нее взгляд. Она прежде не пила ничего крепче вина за ужином, арест Эрика изменил ее привычки.